Фотография была немного нечеткая, но на ней определенно можно было разглядеть Анастейшу с алой лентой в волосах на фоне Эйфелевой башни. Впереди на столике – огромная порция пломбира в вазочке, а рядом с Анастейшей – девушка с густой копной тугих светлых кудрей и загорелой кожей цвета карамели. Саския! Она заплетала Анастейше косу, и обе широко улыбались. Лотти никогда не видела Анастейшу такой счастливой.

– Не смей трогать! – рявкнула Анастейша, выхватывая фото из руки Лотти. – От вас обеих одни неприятности! – Она прижала сумку к груди и сердито зашагала прочь, стараясь догнать одноклассников.

– Ого, – язвительно вставил Джейми. – Хуже и быть не могло, верно?

Лотти пропустила его реплику мимо ушей. Фотокарточка и странная реакция Анастейши не давали ей покоя. «От вас обеих одни неприятности!» Обычно она ведет себя очень сдержанно, и такая агрессивность с ее стороны – плохой знак. Лотти взглянула на Элли, однако подруга лишь недоуменно пожала плечами.

Она определенно упускает что-то важное…

Следующие несколько недель Лотти полностью посвятила учебе, хотя ощущение, что она чего-то недопонимает, продолжало ее преследовать. И вот наступил худший день в году: четырнадцатое февраля, День святого Валентина, а для Лотти – годовщина маминой смерти.

Так как на сей раз этот ужасный день пришелся на субботу, сразу после пробуждения Лотти отправилась на урок в «школу принцессы». По крайней мере, ее уже не мучила бессонница; благодаря нормальному сну она стала спокойнее, а сегодня терпение и спокойствие требовались ей как никогда.

Над школой висел одуряющий аромат шоколада и алых роз, со всех сторон в глаза лезли усыпанные сердечками растяжки и транспаранты. Сегодня урок стал для Лотти отдушиной. Местом его проведения Джейми избрал теплицу в розарии неподалеку от главного корпуса – оттуда было удобно наблюдать за украшением школы. Видимо, таким образом Джейми хотел компенсировать девочкам упущенную радость от праздничных приготовлений. Ему было невдомек, что Лотти и вовсе не желала в этом участвовать.

– Лотти?

Голос Джейми вернул ее к реальности.

– Ой, извини. Повтори вопрос, пожалуйста.

Джейми и Элли не сговариваясь поглядели на Лотти, юноша озабоченно выгнул бровь.

– Я спрашивал, какая история из дневника Оскара понравилась тебе больше всего и что полезного ты из нее вынесла.

Джейми вопросительно навис над Лотти.

– О, это легко, – отозвалась она. – История о Сунь Дао и Шао Цу, потому что… Что-то не так? – Лотти смутил взгляд Джейми: глаза у того удивленно расширились, как будто он услышал нечто неожиданное.

– Нет, нет, все в порядке. Просто это и моя любимая история.

У Лотти вдруг потеплело на душе. Она словно выиграла приз, ведь Джейми так редко говорил о себе. Он кашлянул, снова вырвав ее из задумчивости.

– Можно поподробнее?

Лотти кивнула, довольная возможностью отвлечься от мыслей о Дне святого Валентина. Набрав в грудь побольше воздуха, она приготовилась поведать историю о принце Шао Цу.

– Эти события произошли в Китае в трехсотом году нашей эры – во времена, когда почти каждый аристократ имел своего портмана, так что двойники заменяли чуть не половину царской династии. Принц Шао Цу и его портман Сунь Дао были гостями во дворце императора Цинь Ши Сяо, могущественного правителя и великого полководца. Дело приняло дурной оборот, когда выяснилось, что император пригласил их, чтобы захватить принца в заложники. Однако Сунь Дао перехитрил императора. Зная, что причинить вред портману, который прибыл открыто, – это большой позор, Сунь Дао пошел на двойной обман и убедил Цинь Ши Сяо, что он и есть принц. Не подозревая об этом, император объявил настоящего принца, Шао Цу, своим «особым гостем» – то есть таким, которому не разрешается покидать дворец. А «принц» Сунь Дао провел восемь дней на волоске от смерти. Ему пришлось и уворачиваться от стрел в императорском саду, и переходить по канату над огромным котлом с кипящим маслом, покуда, наконец, армия принца не прибыла на подмогу и не освободила обоих. Покинув дворец коварного Цинь Ши Сяо, принц спросил Сунь Дао: «Как вознаградить тебя за твою преданность?» «Позволь мне и дальше верно нести службу», – отвечал Сунь Дао.