Они подошли к невысокому квадратному зданию, черному и зловещему в темноте. Их шаги загрохотали по дощатому тротуару.

– Пока никого, – сказал Дик. – Давай откроем и зажжем свет.

Они приблизились вплотную к заброшенному магазину. Старые витрины были мутными от грязи. К одной с обратной стороны приклеили плакат «Лаки страйк», в другой белым призраком стояла картонная девушка, рекламирующая «Кола-колу». Дик распахнул створчатые двери и вошел внутрь. Зажег керосиновую лампу, поправил стекло и поставил ее на перевернутый ящик из-под яблок.

– Давай, Рут, за дело. Надо все тут подготовить.

Стены магазина покрывала облупленная побелка. В углу лежала груда старых газет. Два задних окна затянуло паутиной. Кроме трех ящиков из-под яблок, в зале ничего не было.

Рут подошел к одному из них и вытащил большой красно-черный плакат с изображением человека. Рут пришпилил его к стене за лампой, а рядом повесил второй: красный символ на белом фоне. Наконец он поставил вертикально еще один ящик и положил на него стопку листовок и тоненьких брошюр. Его шаги по деревянному полу громко отдавались в стенах магазина.

– Черт, зажги вторую лампу, Дик! Больно тут темно.

– Так ты и темноты боишься, щенок?

– Нет. Скоро люди придут, надо, чтобы светло было. Который теперь час?

Дик посмотрел на часы.

– Без четверти восемь. Уже вот-вот народ потянется. – Он сунул руки в карманы бушлата и встал рядом с ящиком, на котором лежали буклеты. Сидеть было не на чем. С плаката на них сурово смотрел красно-черный человек. Рут прислонился к стене.

Свет одной из ламп пожелтел, и пламя медленно угасло. Дик подошел посмотреть, в чем дело.

– Ты же сказал, что подлил керосину! А эта пустая.

– Я думал, там еще много. Смотри, во второй еще много, можно перелить.

– И как ты собираешься это делать в темноте? Чтобы перелить, обе тушить надо. Спички у тебя есть?

Рут пошарил в карманах.

– Две штуки.

– Ну вот, придется проводить собрание при одной лампе. Зря я сам все не сделал. Выходит, нельзя на тебя положиться, а я-то думал…

– Может, быстренько отольем керосин в эту жестянку, а потом зальем в лампу?

– Ага, и спалим хибару к чертовой матери. Хорош помощничек!

Рут снова прислонился к стене.

– Скорей бы уже пришли. Который час, Дик?

– Пять минут девятого.

– Чего же они не идут? Ты сказал им, что собрание в восемь?

– Ох, да заткнись уже! Заладил! Откуда мне знать, чего они не идут? Может, струсили. Помолчи немного. – Он снова засунул руки поглубже в карманы. – Закурить найдется, Рут?

– Нет.

Было очень тихо. Далеко отсюда, ближе к центру города, ездили автомобили: слышался рев моторов и иногда – гудки клаксонов. Где-то вяло гавкала собака. В акациях свистел порывистый ветер.

– Слушай, Дик! Это голоса? Вроде бы голоса.

Оба повернули головы и прислушались.

– Я ничего не слышу. Тебе почудилось.

Рут подошел к одной из пыльных витрин и выглянул наружу, потом вернулся к ящику с буклетами и сложил их аккуратной стопкой.

– Который час, Дик?

– Да успокойся ты, слышишь? Я с тобой с ума сойду. В нашем деле трусам нет места. Будь мужчиной, в конце-то концов!