– Ну хоть что – то.

– Тебе не привыкать к позору, можешь вообще это полотенце скинуть.

– Сережа, ты меня очень сильно обижаешь.

– Я обижаю? Я? – смеется он. – Ты уже забыла, что-то твое видео сделало с карьерой Никиты? Семью обвинили в связи с бандитами, мы еле отмылись. Ты забыла что ОН – тычет он пальцем вверх, – сделал с тобой! Ты же чуть не сдохла! И снова в петлю лезешь?! Нахуя! Просто скажи мне?!

А мне ответить нечего было. Я стояла, дрожала от холода и ревела, потому что мне нечего было сказать в свое оправдание. Стопы жгло от бетона, а щеки от слез. Стыд растекался по венам ядом просто от того, что еще недавно я наслаждалась мужчиной, который разрушил меня до основания. А Серёжа, как праведный голос, пришел привести меня в себя.

Я ведь реально начала подумывать просто уехать с Богданом. Просто отдаться на волю злой судьбе.

– Прости меня.

– Ты не передо мной извиняйся, а перед родителями, которые твои истерики сносили, которые краснели, когда им видео прислали. Я вообще не знаю, как ты теперь им в глаза сможешь смотреть. Никите.

– И тебе.

– Ага. На меня вообще можешь насрать. Ты последние три года забыла о моем существовании. Ладно, сейчас наберу отца, пришьют Богдана, и все закончится, – достает он телефон, а я вскрикиваю, бегу на один лестничный пролет вниз. Из рук гаджет вырываю.

– Что еще? Только не говори, что переживаешь за него?

– Нет, нет, конечно нет. Ну то есть…

– С тобой все ясно. Пизда важнее семьи.

– Прекрати материться! И не нужно отцу славу заказчика убийства. Богдан завтра уезжает.

– Ты ему что ли прикажешь? – усмехается Сережа. Зло так. От чего его красивое веснушчатое лицо становится почти неприятным.

– Просто дай мне день, ладно? Один день. Не говори пока ничего отцу.

– И Косте?

Заладил он со своим Костей.

– И Косте.

– И как ты жить с ним будешь? После этого?

– Я за него не по большой любви замуж выхожу, а он на мне женится явно не из – за моих положительных качеств. Так что не надо мне морали читать, иначе чего ты дрочишь на фотки подружки друга? – напоминаю его маленький грязный секрет. Чтобы их не было в семнадцать. Смешно.

– Заткнись!

– А что ты покраснел? Стыдно? Как там ее зовут. Софья. Сонечка. Может мне позвонить ей?

– Ладно! Ладно! – забирает он телефон. – Вот ты змея. Из любой дырки вылезешь. Даю тебе срок до утра среды. Потом все.

Он разворачивается и проходит один пролет, а я успеваю спросить.

– А ты чего приходил-то?

– Ну так узнал, что Ломоносов в городе, хотел типа предупредить, а трубку ты не берешь.

– Ну, спасибо.

– Ага, – взмах руки, и его спортивная фигура скрылась в полумраке лестничных пролётов. Вдалеке послышался шум открываемой двери, а затем хлопок, как выстрел по нервной системе. Я обняла себя за плечи и посмотрела наверх, туда, где еще находился Ломоносов. Не Богдан, а именно Ломоносов. Теперь только так. Теперь только «нет». Я больше не предам семью.

Еще правда надо будет как-то объяснить почему у меня синяк на пол лица.

Я медленно поднимаюсь по лестнице, словно там меня ждет как минимум виселица. Но всего лишь Ломоносов, которому требуется дать понять, что эти полчаса были последним, что произойдет между нами. И это будет правильно. Это будет справедливо. Только почему же, несмотря на то, что стоп почти не чувствую, не тороплюсь в квартиру заходить, просто смотрю на полотно двери, а там отражение мое мутное. Я так себя давно не чувствовала. Последний раз в школе, когда оттягивала неизбежный разнос от родителей за драку с девчонкой, стоя перед дверью кабинета отца.