Вздохнув, я тогда решилась и вошла. Вот и сейчас. Я не хотела больше кричать, горло уже болело, поэтому просто стояла и смотрела на Богдана, который как ни в чем не бывало поедал пиццу и запивал пивом. Чертовски красивый и желанный. Даже этот чертов халат ему идет. Бедро торчит, и я вижу часть живота и груди. Пальцы тут же покалывает от желания к ней прикоснуться, царапнуть плоские соски, подробнее изучать тело, что изменилось за три года. Одно не изменилось. Мы чужие.

– Ну что ты стоишь там, я вижу, красивая. Налетай, пока вроде не остыло.

– Откуда?

– Так курьер приехал, – я пропустила, даже не услышала, как открывается дверь лифта.

Ну почти идиллия, и мне так хочется в нее с головой окунуться. Но слова брата надо мной мечом зависли. Так что забыться не получиться.

Я отворачиваюсь от Богдана и начинаю собирать его разбросанные шмотки. Джинсы, что в спешке расстегивала, футболку, что срывала, боксеры, даже вот носки.

– Что ты делаешь? – вопрос в спину, но я не реагирую. Просто выношу все за дверь и кидаю на лестничную площадку. – Ты охуела?!

Он вскакивает и бежит к двери, но, вместо того чтобы выскочить за нее, надо мной нависает.

– Что опять за театральные жесты?

– Я просто хочу, чтобы ты поскорее ушел, я помогла.

– Ушел значит? И с каких пор ты начала слушать родственников. Он же оскорбил тебя!

– Он наговорил много лишнего, но во многом был прав. Твой член последний, на какой я должна была сесть.

– Десять минут, – ставит Богдан руки по обе стороны от моей головы. – И ты заговоришь по – другому.

– Только в благодарность за твои таланты я дала тебе один день, чтобы ты убрался из Москвы. Завтра Сережа расскажет все папе…

– И что? Расскажет.

– И ты умрешь.

– Серьезно? – он рассмеялся. – Ты считаешь, что как только Самсонов узнает, что я в городе, то убьет меня?

– Именно так. Так что просто уезжай. Второго раза умереть ты не заслужил.

Богдан молчит, мы все еще стоим на пороге. Как символично. Но я все равно закрою за ним дверь.

– Я уеду сегодня… Если ты поедешь со мной. Давай спасем мне жизнь вместе.

– Нет, Богдан. Я больше не предам семью. Тебе ли не знать, что такое честь семьи и на что ты готов ради ее защиты.

– Знаешь, что я всегда ненавидел, кроме твоего отца. Лицемеров. Твоя семья именно такая. Видимые приличия, но в судьбе каждого есть грешки. Твой отец последний, кто будет тебя обвинять в чем – то.

– Мне достаточно того, что я сама себя обвиняю. Уходи, Ломоносов.

– О как. Вернулись к фамилиями, Самсонова. Ладно, – он зло отворачивается, выходит в коридор в одном халате и тут же, сбросив халат принимается одеваться.

– Ты уедешь?

– Нет. Даже не подумаю. У меня есть незаконченное дело. Именно из-за него я приехал.

Почему – то стало неприятно. Наверное, я тешила себя надеждой, что я – причина. Богдан уже отвернулся к лифту, оставив розовый халат валяться на полу, как и мою призрачную надежду на наш хеппи энд.

– Ты только не хорони меня раньше времени. Я еще на твоей свадьбе появлюсь.

– Что? – опешила я, пока он стоял в открытой кабине лифта. – Зачем?

– Всегда интересно смотреть, как люди добровольно лезут в петлю, – гадко усмехается он и бьет по кнопке первого этажа, а я скатываюсь по двери вниз и закрываю лицо руками, содрогаясь от рыданий. Зачем он это сказал?