Ростислав провел ночь на той же лежанке, где сутки назад спал Ырысту. Загорскому казалось, что он подобно псу чувствует в одеяльце запах того, кого ему надо найти. Утром сыщик готов был броситься дальше, след взят, теперь не уйдет, день пути остается, но возникла непредвиденная сложность. В требуемом направлении легковая машина не пройдет, потому что надо ехать в буквальном смысле по реке. Эта речка, полноводная весной, в конце лета сильно мелела и служила единственной дорогой до глухого села, которое Бардин никак не мог миновать. Нужен грузовик, а машин в деревне нет (шаром покати, ясен пень, механизмов, сказал председатель), Ырысту уехал на единственной. Пришлось возвращаться назад в сторону районного центра. Но на обратном пути встретился ГАЗик с колотыми дровами. «Останавливаем!», – приказал Загорский своему водителю. За рулем грузовика сидел молоденький парень, испугавшийся грозного удостоверения, хлопнувшего у лица. Дрова были выброшены на обочину, ГАЗик двинулся в сторону деревни с непроизносимым названием, Загорский ерзал на переднем сидении и повторял: догнать, доказать.

Удивительно, но в это селение, куда доехал Ростислав по речному руслу, при отсутствии дороги было проведено радио. Черный рупор висел на столбе, надежно вкопанном среди необычных круглых домов, которые – Загорский уже знал – называются аил, или же чадыр. Громкоговоритель выдавал унылый официоз – правительство и партия не забывают своих граждан, куда бы они ни скрывались от навязчиво вычурных пропагандистских штампов. Вокруг рупора было удивительно чисто, опрятно, малое село вымыто до блеска, и несколько местных овец, кажется, ходят в сортир по очереди. Наскоро опросив полусонных пастухов, Загорский велел оседлать ему лошадь, чтобы добраться горной тропкой до моста, через который очевидно Бардин уйдет в таежные джунгли, поэтому надо догнать его раньше, желательно на этом берегу.

Маленькая лошадка навевала мысли о монголо-татарских набегах, но для козьих троп это самый подходящий транспорт. Давно Загорский не садился на коня, долго привыкал к седлу, а лошаденка отстраненно брела себя, переступая копытами по крупным булыжникам, и не обращала внимания на понукания и подстегивания.

Тропа кончалась у высохшей наполовину сосны. С деревом рядом глыбой лежал обломок скалы, на котором расселся, болтая ногами, подросток-метис с родимым пятном на виске. Загорский спросил об Ырысту. Мальчишка тронул гуашевую будто бы метку на загорелом лице, сказал, что недавно, и показал на ветку сосны, где повисла белая лента. «Кыйра, – пояснил подросток. – Для духа. Тебе тоже надо». Ошалевшие в шаманизме, подумал Ростислав, достал пистолет из кобуры и в качестве приношения природным божествам дослал патрон в патронник. Лошадь оставил мальчишке, обошел небольшую скалу известнякового рода, остановился у подвесного моста высотой в два человеческих роста, под которым блестел бурный поток. Река шириной метров восемь скрипела обманчивым шумом по каменистому дну. А выше, видимо, впадение того ручья, по которому приехали. Ничего неслышно больше, только плеск. Монотонная песня воды должна приносить спокойствие, но Ростислав почувствовал, как ускоряется пульс. Безнадежно старые доски на мостике, смолянистые на ощупь веревки вместо перил. Под ногами Загорского мост закачался. Головокружительно хлипкое сооружение, прогибающееся, брыкающееся, переправа хочет сбросить человека. Никогда высоты не боялся, подумал Загорский. Что такое? Вцепился в веревку. Ноги еле волочатся. Угрожающе журчит река. Ленту надо было повязать. Места эти смутные, решил Ростислав. Вернуться? Здесь рядом. Сделать обряд, никто не узнает… Что за мысли? Соберись!