— Ради Бога, скажи мне, Артур женат?
— Да нет же, миленькая моя, конечно, нет. Я как раз собиралась сказать…
Но какое бы ценное замечание ни собиралась сделать Пиготт, оно было навсегда потеряно для мира, ибо Анжела обвила руками ее шею и начала целовать.
— О, слава Богу, слава Богу! О, Боже милостивый!
Тогда Пиготт, будучи женщиной разумной и практичной, взяла Анжелу за плечи и попыталась встряхнуть, но это оказалось не так-то легко, учитывая рост обеих женщин. В результате Анжела не шелохнулась, а Пиготт немного побилась об нее — вот и весь результат.
— Ладно, мисс! — заявила Пиготт, отринув тактику физического воздействия как признанную негодной. — Только пообещайте мне, пожалуйста, чтобы никаких обмороков и беготни. Просто надень шляпку и прогуляйся вместе со мной по этому странному месту. Я не для того воспитывала тебя двадцать два года или около того, чтобы смотреть, как ты причитаешь, будто горничная, увидевшая привидение.
Анжела взяла себя в руки и сделала, как ей было велено.
Глава LXXVI
Артур прочел письмо, и теперь сердце его пылало страстной любовью к женщине, в которой он осмелился усомниться. Затем он бросился на траву, посмотрел на океан, который сверкал и вздымался перед ним, и попытался привести свои мысли в порядок, но пока не мог этого сделать. Двигатели его разума работали на полной скорости, в то время как сам разум, с судорожными толчками и тряской, все еще двигался по своему прежнему курсу. Артур встал и окинул все вокруг долгим взглядом, каким мы смотрим на то место, где нас постигло великое счастье.
Солнце быстро опускалось за горы, превращая их серые бока и высокие вершины в гигантские щиты и огненные копья. Под ними уже собирались тени — предвестники ночи; они ползли по лесам и гребням холмов, в то время как океан загорался розовым сиянием. Наверху изменчивый небесный свод являл картину такой красоты, что никакая кисть не могла бы его нарисовать. Над полосой из пылающего красного громоздились, высота за высотой, глубокие гряды пурпурного и малинового. Ближе к горизонту краски становились ослепительно золотыми, пока, наконец, не сужались до белой ослепительной полоски; солнце садилось за горами, и пылающее великолепие заката постепенно сменяли более мягкие оттенки розового и сиреневого. Голубое небо надо всем этим было исчерчено фантастическими облаками, подсвеченными снизу и горевшими, словно расплавленный металл. Отражение всех этих многочисленных и разнообразных огней в лазури небес на востоке было полно резких контрастов и неожиданных мягких полутонов, и орел, парящий в вышине, казалось, собрал все эти оттенки на своих ярких крыльях; улетая прочь, он оставлял за собой радужный прерывистый след…
Зрелище было слишком прекрасным, чтобы длиться долго. Солнце быстро зашло, небесные огни побледнели, пурпурные реки померкли и погасли, и там, где они только что горели, ночь уже раскидывала свои мрачные перья по морю и небу.
И все же тихое вечернее сияние еще сохранялось; вскоре поперек него прорезалась полоса света, пробивая себе путь через уже затененное море Зрелище было странное и внезапное — так мог бы выглядеть первый луч народившегося утра, вспарывающий мертвенную сумеречную мглу…