Артур был совершенно очарован увиденным, и Агата Терри разделила его восторг — пока они не тронулись в путь. Тут она обнаружила, что путешествие на почтовом пароходе было невинной шуткой по сравнению с плаванием на яхте. Короче говоря, несчастная Агата вскоре впала в обычное для нее состояние оцепенения. Милдред часто говорила, что на борту любого судна Агата впадает в спячку, словно садовая соня или медведь. Она не то чтобы страдала от морской болезни — просто лежала и спала, очень мало ела и совсем не могла думать.

— Между прочим, — сказал Артур, когда они уже вышли из бухты, — я не дал никаких распоряжений насчет моих писем.

— О! Ничего страшного, — небрежно ответила Милдред (они стояли рядом, перегнувшись через перила). — Все письма дождутся тебя в отеле «Майлз». Без десяти семь; этот ужасный колокол прозвенит через минуту, и нам подадут суп. Поскорее переодевайся к обеду, дорогой!

Когда обед закончился — мисс Терри от него отказалась — они вновь вышли на залитую лунным светом палубу. Маленькое суденышко летело под парусами, скользя над водой, будто чайка с распростертыми крыльями. В тусклом полумраке Мадейра казалась всего лишь пятном на линии горизонта. Вся команда собралась на носу, за исключением рулевого, управлявшего судном с возвышения на мостике; и Артур с Милдред, сидя на палубе, оказались в полном одиночестве среди великого безмолвия звезд и моря. Милдред смотрела Артуру в лицо и видела написанную на нем нежность — эта ночь была создана для влюбленных. Слезы счастья стояли в ее глазах. Она взяла его за руку и положила голову ему на грудь.

— Я хотела бы плыть так вечно, только с тобой. Я никогда больше не хочу видеть землю или солнце, или любое другое море, кроме этого, или любые другие глаза, кроме твоих… слышать что-то о тех вещах, которые я когда-то знала… не хочу учиться, не хочу узнавать что-то новое. Если бы я могла выбирать, я бы попросила, чтобы прямо сейчас соскользнуть из твоих объятий в объятия вечного сна. О! Артур, я так счастлива сейчас… так счастлива, что едва осмеливаюсь заговорить, боясь разрушить чары… и мне так хорошо… так близко к небесам. Когда я вспоминаю всю свою прошлую жизнь, она кажется мне глупым сном, полным пустяков, о которых я не могу вспомнить ничего, кроме того, что они были пусты и бессмысленны. Но будущее хуже прошлого, потому что оно выглядит справедливым, а в цветах всегда прячутся змеи. Это заставляет меня бояться. Откуда мне знать, что принесет будущее? Я хочу, чтобы настоящее — восхитительное и вполне определенное настоящее, которое я держу в своих руках — могло длиться вечно.

— Кто знает, Милдред? Если бы человеческая раса могла предвидеть приятные сюрпризы, уготованные каждому из ее представителей — боюсь, человечество предпочло бы утопиться en masse, так сказать, всем скопом и сразу. Кто из нас не хватался иногда за край одежд дня сегодняшнего и не кричал: «Останься, повремени еще немного — не дай наступить завтрашнему дню!» Как там сказал поэт: