— Тише, Милдред! Ты не должна говорить такие вещи о себе. Если даже ты так жестока и ревнива, как говоришь, то ты еще и благородна — ибо никто другой не стал бы так жертвовать собой. Может быть, ты и права, я не знаю. Но права ты или нет, я не могу передать словами, как я уважаю тебя.

— Дорогой мой, это самые приятные слова, которые я когда-либо слышала; после того, что произошло между нами, я едва ли могла надеяться завоевать твое уважение.

— Так ты не выйдешь за меня замуж, Милдред?

— Нет.

— Ты твердо решила?

— Так и есть.

— Ну что ж, — вздохнул он, — пожалуй, мне лучше еще раз «поднять якоря».

— Что сделать?

— Я хочу сказать, что мне лучше уехать с Мадейры.

— Зачем тебе уезжать с Мадейры?

Он немного поколебался, прежде чем ответить.

— Ну, потому, что если мы не поженимся, а я продолжу сюда ходить, люди станут… болтать. Они и раньше это делали.

— Значит, ты боишься, что о тебе станут сплетничать?

— Обо мне? О Боже, нет, конечно. Какое мне до этого дело.

— А если я скажу, что то, что «болтают люди» — имеют они на то основание, или нет — для меня так же безразлично, как и ветер будущего лета, ты все равно сочтешь необходимым покинуть Мадейру?

— Я… я не знаю.

Артур снова встал и перегнулся через перила веранды.

— Ночь обещает быть бурной, — сказал он, наконец.

— Да, ветер истреплет все магнолии. Сорви мне вон тот бутон; он слишком хорош, чтобы оставить его на погибель.

Артур повиновался, и как только он вышел на веранду, с моря с воем налетел свирепый порыв ветра.

— Я люблю бурю, — прошептала Милдред, когда он поднес ей цветок. — Буря заставляет меня чувствовать себя такой сильной, — и она протянула свои прекрасные руки, словно ловя ветер.

— Что мне делать с этой магнолией?

— Дай мне. Я приколю ее к платью… Нет, ты сам…

Кресло, в котором она сидела, было таким низким, что Артуру пришлось опуститься рядом с ней на колени. Стоя на коленях, он видел милое, запрокинутое лицо, которое было совсем близко от него; дыхание срывалось с лукаво изогнутых губ и играло в его волосах, и снова его охватило то чувство очарования и полной беспомощности, которому он когда-то сопротивлялся. Но на этот раз он уже не пытался сопротивляться, и никакое видение больше не пришло ему на помощь. Медленно увлекаемый красотой ее нежных глаз, он поддался чарам, и вскоре ее губы прижались к его губам, а белые руки сомкнулись вокруг его шеи, в то время как раздавленный цветок магнолии окутывал их своим ароматом.

Налетела буря, сверкнула молния, и шторм, подхватив вздымающиеся волны, разбил их о скалы и швырнул прямо на веранду, где они сидели.

— Дорогая, — прошептал Артур, — ты не должна оставаться здесь, брызги слишком сильные…

— Я хочу, чтобы этот шторм утопил меня, — ответила она почти яростно, — я никогда больше не буду так счастлива! Сейчас ты думаешь, что любишь меня; я хотела бы умереть прежде, чем ты научишься меня ненавидеть. Пойдем в дом!

Получив телеграмму от леди Беллами, Милдред была настолько уверена, что Артур вскоре вернется, что сразу же начала готовиться к его приезду.

Случилось так, что на рейде стояла в то время очень красивая морская паровая яхта водоизмещением около двухсот пятидесяти тонн. Она принадлежала знатному англичанину, которого внезапно срочно отозвали в Англию, и Милдред, благодаря целому ряду случайностей, сумела купить ее. Прежний экипаж остался на яхте в полном составе.