Утро после того, как разразилась буря, было тихим и ясным, и, если не считать того, что были несколько помяты цветы, вся природа выглядела посвежевшей после ненастья в ночи. Артур, который явился в Квинта Карр очень рано, Милдред и мисс Терри сидели за завтраком в комнате с видом на море, которое, хотя ветер и стих, все еще было довольно бурным. Троица представляла собой прелестную картину, сидя за столом, чрезвычайно похожим на английский, и яркий солнечный свет лился на них из открытых окон; мисс Терри с ее обычным выражением добродушной торжественности на лице разливала чай, а Милдред и Артур, сидевшие друг напротив друга, церемонно пили его. Никогда еще Милдред Карр не выглядела так прелестно, как в то утро.

— Дорогая моя, — сказала ей Агата, — что вы с собой сделали? Вы прекрасно выглядите.

— Правда, дорогая Агата? Тогда это потому, что я совершенно счастлива.

«Агата совершенно права, — думал Артур, — Милдред действительно прекрасна сегодня!» В ее ясных глазах сияли глубина и покой, лицо светилось спокойным торжеством. В это утро она могла бы служить моделью для «Венеры-Победительницы». Речь Милдред искрилась остроумием, она смеялась, и всякий раз, когда она обращалась к Артуру — а это случалось довольно часто — каждая фраза казалась окутанной нежным тайным смыслом. Вся ее жизнь устремилась отныне к Артуру, и это было почти осязаемо; она ждала его слов и купалась в его улыбках. Милдред Карр ничего не делала наполовину.

Артур из всех троих был наименее жизнерадостным, хотя время от времени старался присоединиться к веселью Милдред. Любой, кто хорошо знал его, мог бы сказать, что он страдает одним из своих припадков врожденной меланхолии, а физиономист, глядя на несколько мечтательные глаза и задумчивое лицо, вероятно, добавил бы, что Артур Хейгем никогда не был и никогда не будет вполне счастливым человеком.

Однако постепенно он, кажется, смог преодолеть влияние собственных мыслей, какими бы они ни были.

— А теперь, Артур, если вы уже окончательно проснулись, — начала, вернее, продолжила Милдред, — может быть, подойдете к окну? Я хочу вам кое-что показать.

— Вот я, к вашим услугам. И на что нужно смотреть?

— Хорошо. Посмотрите: видите вон то маленькое суденышко в бухте, справа от мыса Леу?

— Да, и оно необыкновенно хорошенькое; что это за судно?

— Что за судно? Это моя яхта.

— Ваша яхта?

— Боже милостивый, Милдред, неужели вы хотите сказать, что купили яхту и ничего мне об этом не сказали? Только подумайте! Какая хитрость — как я это называю!

— Да, моя дорогая Агата, у меня теперь есть яхта и готовая команда, а еще самая красивая кают-компания в мире, и спальные каюты, в которых даже вы сочтете за честь болеть морской болезнью, и камбуз с блестящей медной фурнитурой, и кок в белом колпаке, и паровое рулевое устройство, если вам захочется им воспользоваться, и все остальное…

— Ради бога, не тараторьте так! И что же вы собираетесь делать с этим белым слоном — теперь, когда вы его все-таки приобрели?

— Что делать? Ну, разумеется, кататься на нем. Леди и джентльмены… или, скорее, леди и джентльмен! К четырем часам дня вы оба должны быть одеты по-походному, или, вернее, по-морскому, потому что в пять часов мы отправляемся на Канары. Нет-нет, никаких возражений! Шкипер — я, и я жду, что мне будут беспрекословно повиноваться, иначе я закую вас в кандалы.