Некоторое время Ллевелис мрачно молчал, размышляя, потом встрепенулся.

— А может быть…, — вдохновенно начал он.

— Ерунда, — уверенно сказал Гвидион.

— Да, ты прав, — сказал упавшим голосом Ллевелис. — Пожалуй, это я действительно… того.

— Жеваный хлебный мякиш, смешанный с клейкой паутиной, останавливает кровь, — мелодично сообщил Диан Мак Кехт и солнечным взором оглядел класс. — Кто возьмется нам это разжевать? — и он достал из-за пазухи круглый хлебец. — Благослови вас Бог, Лливарх, вы меня очень обяжете.

Ллевелис смотрел на Мак Кехта и представлял себе багровый отсвет, пламя, крики, сталь и толпы, и еще раз крики. Зря он вчера вечером полез в «Жизнь знаменитых врачей», в раздел «Диан Мак Кехт».

— Я не злоупотреблю вашей добротой, Финвен, если попрошу вас ассистировать мне во время процедуры? — обворожительно улыбнулся Мак Кехт, распуская волосы. Финвен вспорхнула с места и, счастливая, подхватила струящиеся волосы цвета медной монеты в закатном солнце, осенних ноготков, кипящей лавы и прочих предметов, с которыми столь удачно сравнивались волосы доктора в ее неуклюжих стихотворных попытках.

— И вот перед нами страшная рана, — нараспев сказал доктор совершенно шаманским тоном, но тут же оборвал себя: — не волнуйтесь, ради Бога, Энид, более ерундовой ранки я и не упомню, ваше мужество делает вам честь, ваша женственность также. На вас смотрит весь Уэльс, от Барри до Сноудона, соберитесь с духом, и остров Англси впридачу, — и болтая чепуху, он так заморочил голову совсем не храброй по природе Энид, что она даже не взвизгнула, когда он, замесив хлеб с паутиной, быстро залепил им рану.

— Сердечно благодарен вам, прекрасная Энид. Вы понимаете, что для меня как для врача мало что может быть интересней, чем укус бешеной лисицы, — конфиденциально шепнул Мак Кехт, отчего Энид зарделась как маков цвет.

Гвидион подошел к испытывавшему легкую неловкость лису, сидевшему в углу и дожидавшемуся конца процедуры. Дело в том, что это именно он укусил Энид, когда та случайно отдавила ему хвост. Заслуженный зверь был официально приглашен Мерлином и шел экзаменовать старшекурсников по основам обоняния, а на лестнице было темновато.

— Это вы, куманек, бешеных не видели, — философски буркнул лис в ответ на последнюю реплику Мак Кехта.

Гвидион изысканно извинился за все нарушения лисьего этикета, которые допустили люди во время последнего недоразумения, и лис удалился.

Ллевелис никак не мог свыкнуться с тем, что их учитель, столь живой и несомненный, настолько осязаемый, что его можно потрогать рукой, самым обыденным образом прикончил собственного сына, подобно древним героям эпических саг и сказаний. Вечером в своей комнатушке в Тростниковой башне он терзал вопросами спокойного и непоколебимого Гвидиона.

— «В своей профессиональной деятельности Миах преступил границы, поставленные ему Мак Кехтом», — зачитывал он из «Истории медицины». — «Диан Кехт отрицательно воспринял характер его врачебной практики»… Слушай, ну, пусть он трижды отрицательно воспринял характер его практики, но зачем же убивать-то?