Тяв-тяв, — ответил Друж.

— Ничего ты не понимаешь. А бабочку зачем слопал, чем тебе данаида монарх не угодила?

Друж продолжал тявкать, хозяин укорял его за невежество и непростительную шалость. А чего укоряет, сами виноваты, не ушли бы из комнаты, не съел бы тогда Друж ни оленя, ни данаиду.

С тех самых пор хозяйка частенько грозит Дружу пальцем и называет разбойником.

Если Марию Тихоновну Друж считал своим товарищем, то Денис Евгеньевич был настоящим другом. Между двумя этими понятиями огромная разница. Хозяйка-товарищ вызывала уважение, Друж проявлял к ней симпатию, признавал ее авторитет, позволял верховодить над собой, с благодарностью принимая из рук Марии Тихоновны еду и питье.

Хозяйка была на хорошем счету у щенка, но статус друга все же достался ему, хозяину. Денис Евгеньевич воспринимался Дружем как самый близкий и родной человек на всем белом свете. Друж не помнил своей матери, не помнил братьев, с которыми ползал по дну большой коробки и истошно пищал, требуя материнского молока. Не помнил Друж и тех людей, которые продали его Денису Евгеньевичу. У щенка словно и не было прошлого, да оно ему и ни к чему. Прошлое и будущее заменило беззаботное настоящее, подаренное единственным другом — хозяином.

Не каждому дано подобрать ключик к сердцу своего четвероногого питомца, не все наделены способностью общения с животными на единственно доступном им языке — языке заботы, ласки и доброты. Денис Евгеньевич с первых дней завоевал уважение Дружа. Хозяин был человеком без грамма притворства, настоящим добряком, который, даже если и ругает за провинность, всегда излучает свет и какое-то доброе понимание. Редкий тип людей, Друж это сознавал, несмотря на свой юный возраст.

Часто на улице с Денисом Евгеньевичем здоровались незнакомые Дружу люди. Одни, проходя мимо, улыбались и кивали головой, другие останавливались, тоже улыбались, интересовались здоровьем. Третьи вступали в длительные беседы, во время которых Друж терся о ноги хозяина, давая тем самым понять, что пора бы закругляться и идти в сквер.

Но стоило пройти метров двадцать, как на пути опять появлялся человек, и вновь Друж видел улыбки на лицах людей, вновь хозяин останавливался — завязывалась новая беседа.

— Как Славик? — спрашивал Денис Евгеньевич. — Не болеет?

— Все хорошо, — отвечали ему. — Но хотелось бы с вами проконсультироваться…

За время одной прогулки хозяин мог несколько раз справляться о самочувствии Славиков, Танюшек, Анюток, Вадиков и Иринок. И Друж слышал, что у Анюты с понедельника красное горло, она подкашливает и плохо спит ночами, Вадик бодр и весел, Танюшка два дня температурила, но сейчас ей значительно лучше, а у Иринки опять острый ринит.

Денис Евгеньевич хмурился, кивал, задавал вопросы, а в конце разговора повторял одинаковые слова: «аптека», «таблетки», «микстура». Так же он произносил трудновыговариваемые слова, слыша в ответ:

— Ой, доктор, подождите, я сейчас запишу. Иначе забуду.

В сквере хозяин начинал разъяснять Дружу, кто есть кто среди его многочисленных знакомых. Оказывается, женщина с высокой прической и высоким голосом — мама пятилетней Анюты, которая часто простужается; а полная тетка с копной рыжих кудрей — бабушка шестилетней Ирины, девочки, появлявшейся в кабинете Дениса Евгеньевича по семь-восемь раз в год.