На улицах всех стран буйствуют юные рок-н-ролльные хулиганы. Они врываются в Лувр и плещут кислотой в лицо Моны Лизы. Они открывают зоопарки, сумасшедшие дома, тюрьмы, разрушают отбойными молотками водопроводные магистрали, выдалбливают полы в туалетах пассажирских самолетов, меткими выстрелами гасят маяки, подпиливают лифтовые тросы, оставляя лишь тонкую проволочку, направляют в водопровод сточные трубы, бросают в плавательные бассейны акул и ядовитых скатов, электрических угрей и кандиру (кандиру — это маленькая, похожая на угря рыбка или червь, около четверти дюйма поперек и двух дюймов в длину, властвующая над некоторыми реками с дурной репутацией в Большом Бассейне Амазонки: проникает в хуй или в жопу, а на худой конец — и в пизду и удерживается там с помощью острых игл, причем точно не установлено, с какими целями, поскольку никто еще не решился пронаблюдать жизненный цикл кандиру в природных условиях), в гидрокостюмах таранят «Куин Мэри», на полной скорости идущую в нью-йоркскую бухту, играют в «цыпленка»[28] с пассажирскими самолетами и автобусами, надев белые халаты, врываются в больницы с пилами, топорами и скальпелями в три фута длиной, отрывают паралитиков от железных легких (подражая тому, как те задыхаются, шлепаются на пол и закатывают глаза), делают инъекции велосипедными насосами, отключают искусственные почки, распиливают женщину пополам двуручной пилой; они загоняют на Черный рынок стада визжащих свиней, они срут на пол в здании ООН и подтираются договорами, пактами, альянсами.
На самолетах, автомобилях, лошадях, верблюдах, слонах, тракторах, велосипедах и паровых катках, пешком, на лыжах, санях, костылях и детских пружинных ходулях туристы штурмуют границы, с непреклонной решимостью требуя убежища ввиду «невыносимых условий существования в Свободии». Торговая Палата прилагает тщетные усилия к тому, чтобы остановить это стихийное бедствие: «Просьба соблюдать спокойствие. Просто из одного сумасшедшего местечка вырвалось несколько сумасшедших».
Хоселито
И Хоселито, который писал плохие, проникнутые классовым сознанием стихи, начал кашлять. Немецкий доктор произвел беглый осмотр, касаясь ребер Хоселито длинными изящными пальцами. Доктор был также концертирующим скрипачом, математиком, мастером шахмат и доктором международного права с лицензией на практику в туалетах Гааги. Доктор бросил на смуглую грудь Хоселито тяжелый отрешенный взгляд. Он посмотрел на Карла, улыбнулся — один образованный человек улыбается другому — и вскинул бровь, как бы говоря:
«Also, при этом безмозглом хаме лучше слов не употреблять, не так ли? А не то он обосрется от страха. Кох и харкота — оба слова, по-моему, достаточно мерзкие».
Вслух он сказал:
— Это катарро де лос легкие.
Карл разговаривал с доктором у дома, под узкой аркадой, дождь брызгал с улицы ему на брюки, он думал, скольким людям ему уже приходилось это говорить, а перед глазами доктора стояли лестницы, веранды, газоны, аллеи, коридоры и улицы всего мира... душные немецкие альковы, больничные судна в штабеле до потолка, вкрадчивый зловещий запах уремии, сочащийся из-под двери, окраинные лужайки, оглашающиеся звуком дождевальной установки, тихая ночь в джунглях под бесшумными крыльями малярийного комара. (Примечание: это не метафора — малярийные комары