И он побежал, ввинчиваясь в скопление народа. Скопление, кстати, начинало редеть. Думаю, пожары в этом городе – явление не такое уж редкое, при деревянных-то постройках, привык к ним народ местный. Потушили, и слава богу, а на том и расходиться можно.

– Сундук мой там сгорел, – всхлипнула я жалобно неведомо кому. – И мундир тоже…

– Ну, одежки-то я спасти успела. – Лукерья Павловна обняла меня за плечи, накинув краешек своей шали. – Гришка за сундуком следить приставлен. Ты его после найди, мальца, как в арестантской меня определишь.

– Вас есть за что арестовывать? – Я склонилась головой на мягкое тетушкино плечо, было уютно, почти как в объятиях маменьки.

– Я человека убила, Гелюшка. – Женщина тяжело вздохнула. – Своими руками на месте порешила.

– Так, может, он заслужил? – Брать под стражу хозяйку дюже не хотелось.

– Может, и заслужил, – не спорила та. – Ночью по надобности вышла я в коридор, кочергу еще прихватила, ты же знаешь, заедает у нас задвижка в том самом помещении. Ну вот, иду, значит, кочерга в одной руке, свеча в другой, на втором этаже смотрю, шебуршит кто-то у твоей двери, да не один, – двое татей было. Я прикрикнула, кочергой замахнулась, один по лестнице побежал, другой на меня двинулся. Я как его рассмотрела, чуть не сомлела от ужаса: голова паучья, глазьев немерено, а изо рта жвалы торчат. А дальше как в тумане. В себя пришла, когда на полу страховидлу эту кочергой добивала. Писк, хруст, кровища вонючая во все стороны брызжет, а вокруг огонь трещит. Я-то свечу выронила, чтоб кочергу двумя руками сподручней держать, от огонька свечного занавеси коридорные занялись. Хорошо еще, я не молча свирепствовала, орала в голос, так что всех перебудила. Получилось, выйти-то все успели, не сгорел никто. Гришка к тебе кинулся, не знал, что тебя нет еще, я за ним, тут балка рухнула, поэтому мы твой сундук к внешней стене двинули, он же тяжелый, но двигался просто.

– Там колесики по дну привинчены, – всхлипнула я, – гнумская работа.

– Ну, вот мы тем сундуком полстены-то и вышибли, и на нем на двор свалились. Хорошо, только второй этаж, а так бы костей не собрали.

– Да, хорошо, – согласилась я.

Тетя Луша заплакала, размазывая по лицу пожарную копоть:

– Арестуй уж меня, Гелюшка. Не чужие мы люди, лучше уж ты, чем кто другой.

– Он бы вас убил. Понимаете? Если бы не вы, то он. Нет на вас этого греха.

– Так еще есть, – шмыгнула носом хозяйка. – Помнишь, ко мне давеча господинчик сальный заходил, вы еще на лестнице встретились?

– Да. – К чему она ведет, я не понимала.

– Страховщик это, мы бумаги подписывали. Как раз супротив пожарных случаев…

– И что?

– А то, что сама ведь я дом свой пожгла.

– Не думаю, что у вас будут проблемы с получением страховой суммы, – раздалось у нас за спинами.

Как долго стоял там Крестовский? Может, и весь сказ услышать успел. Но голос принадлежал именно ему.

– Если хотите, вам завтра в чародейском приказе оправдательную бумагу выдадут. Евангелина Романовна ее составит, а я подпишу.

– Это мое начальство, – шепнула я женщине.

Та заворковала благодарности, кланяясь чуть не в пояс, хлопотливо заозиралась: