– Вот ты где, чавэ. – Бесник подошел со спины, и я успела незаметно вытереть глаза тыльной стороной ладони.

– Где гуляла, асессор? – строго спросил гнум.

Спутники мои, видимо, сдружившиеся за время моего отсутствия, переглянулись.

– Я бы тебе рассказал, чем эта барышня пахнет, – протянул неклюд, пошевелив кончиком носа, – и какие выводы из этих запахов сделать можно, но промолчу, памятуя, что при нас дама.

Оба они противно захихикали. Я решила тему не поддерживать. Бесник своим звериным чутьем состояние мое, конечно же, учуял. Ну и пусть, ну и ладно. Мы немного прогулялись по бульвару, гнум потребовал с Бесника еще каких-то угощений, намекая на будущие барыши, поэтому продолжали прогулку мы, нагруженные сластями: пряниками, засахаренными орешками и липкими леденцами на палочках – всем тем разнообразием вкусной, но легкомысленной снеди, которую можно было приобрести у уличных лоточников.

– Я сегодня точно решил в фильматографе себя попробовать, – сообщи мне неклюд, – Марк как раз с вересня фильму снимать будет и меня на главную роль пригласил.

– Неклюдов никто еще на экране показывать не пытался, – вторил ему гнум. – Я первый буду. Бесник у нас мужчина фактажный, камера его любить должна. История будет про пленницу Варвару и…

– Про Варвару уже было, – возражала я. – Тебя за воровство чужих идей в суд призовут и штрафами обложат.

– Да? Ну ладно, пусть не Варвара, пусть, к примеру, Евангелина. Только пленницей она должна быть обязательно, публика это любит. Ее должен какой-нибудь экзотический принц пленить, ну, магольский, к примеру. Сначала она будет его ненавидеть, а потом влюбится.

– Ты живых маголов хоть видел? Они же… – я повертела в воздухе рукой, – специфические очень, навроде яматайцев.

– Ой, асессор, я тебя умоляю! Я не видел. И никто не видел, кроме шибко разумных заучек. Да и вообще, публику не правда интересует, а страсть, а уж страсть я им обеспечу. Я и магольский принц Бесник вместе со мной. Кстати, не хочешь на роль пленницы попробоваться? Там сцена будет трепетная очень. Пленница в прозрачных кисеях и расшитом драгоценностями лифе тоскует, руки ее прикованы к стене темницы над головой, отчего лиф расшитый только выигрывает, тут заходит принц, делает глазами вот так…

Я отказалась, даже не дослушав.

Время было уже позднее, на башенных часах отбило час пополуночи, мы направились в сторону моего дома. У переулочка, ведущего в гнумскую слободу, Марк Иренович вежливо с нами попрощался, а Бесник сообщил, что проводит меня до подъезда и уйдет не раньше, чем я в комнате магический светильник зажгу. А потом оказалось, что возжигать мне уже нечего и негде, потому что меблированные комнаты «Гортензия» догорают, разбрасывая над пожарищем снопы искр.

Кажется, на улице были все жители квартала и еще парочки соседних, сновали люди с ведрами, раздавались выкрики «Сюда!», «Подсоби!», «Налегай!». Вода с шипением лилась на горящую древесину, к небу поднимались клубы дыма. В стороне выла истошно баба: «Да что же это деется-то, люди добрые?!»

– То-то я зарево еще с бульвара заметил, – проорал мне неклюд, перекрикивая шум толпы. – Стой здесь, чавэ, ближе не подходи!