Наверное, если бы она и сделала то, что так живо представила себе, никаких следов не осталось бы. И никто ни в чем ее не заподозрил бы. Да и как подозревать скромную, талантливую девушку в жестоком убийстве беспомощного, полуживого человека? Думать такое на бедняжку-сироту, которая перенесла уже столько ударов судьбы?

Но Лина не желала рисковать. Она постояла возле тетки еще несколько долгих минут, а потом пошла обратно в спальню и аккуратно положила подушку на место. Вернулась на кухню, сделала погромче радио, а дверь кухни прикрыла поплотнее. Если тетя Оксана вдруг примется стонать, соседи ничего не услышат. Разве что музыку.

Как позже выяснилось, беспокоилась она напрасно: никто ничего не слышал.

После Лина спокойно оделась и вышла из дома. Пошла в институт, отсидела три пары, а после отправилась в библиотеку, где пробыла до самого вечера. Она была примерной студенткой и часто пропадала в читальных залах.

Когда Лина вернулась домой, все было кончено. Могла прийти и раньше: как позже сказали врачи, смерть наступила часов в четырнадцать – пятнадцать.

Все кругом наперебой жалели несчастную девушку, которая потеряла единственного родного человека и рыдала не переставая.

– Тетя говорила, она не хочет, чтобы ее ели могильные черви… Бедная, бедная тетя… – сдавленным, потрясенным голосом говорила Лина, и в итоге добилась кремации.

Никому из подруг и знакомых ничего подобного Оксана Кольцова не говорила, но родственнице, само собой, виднее. А поскольку покойная всю жизнь скрывала свою неприязнь к Лине, а той просто некому было пожаловаться, то окружающим и в голову не могло прийти, какие отношения их на самом деле связывали.

Никому бы и не подумалось, что вечерами, оставшись одна, Ангелина кружит по квартире и речитативом повторяет глупый детский стишок:

– Я ни в чем не виновата! Ты все равно умерла бы! – повторила Лина и приблизилась к молчаливой фигуре, коснулась ее плеча.

Оно было каменно-твердым, совсем не таким, как при жизни. Тетка повела плечом, сбрасывая руку Ангелины, а потом плавно, как танцовщица, подняла руку и, по-прежнему не поднимая головы, поднесла ее к лицу Лины.

На толстом коротком пальце блестело дутое обручальное кольцо. «Она не была замужем!» – пронеслось в голове. Ангелина растерянно моргнула и перевела взгляд на голову тетки. Вот теперь ей стало по-настоящему жутко.

Оказывается, та больше не смотрела в пол. Вывернув на бок голову, она исподлобья хитро глядела на Лину.

Только это теперь была не тетка – это была Нина Сергеевна, Митина мать.

Лина закричала и отшатнулась, но, видимо, недостаточно стремительно, потому что жесткая ледяная ладонь вцепилась ей в горло. Секунда – и она забарахталась на кровати, всеми силами стараясь освободиться от захвата. Билась, корчилась и выла, извиваясь под неестественной стальной тяжестью руки. То, что когда-то было Ниной Сергеевной, склонилось над ней, не издавая ни звука. Даже дыхания не было слышно: мертвые легкие давно разучились прокачивать воздух.

Никто не слышал ее криков, не спешил на помощь – почему? Лина умирала. Перед глазами плыли красные круги, сознание ускользало. Она убила Нину Сергеевну из любви к Мите, а та теперь убивает ее, потому что хочет отомстить.