и думает, что, если хочет жить, с выпивкой надо завязывать, но ведь часто, ох как часто, жить ему совершенно не хочется, ведь он все время думает, что надо войти в море, исчезнуть в волнах, думает Асле и говорит, что как только немножко выпьет, то перестает дрожать, будто силы к нему возвращаются, говорит он, и опять надолго настает тишина

Однако же ты валялся там, в снегу, говорю я

Да, говорит Асле

Ты помнишь, как упал? – говорю я

Нет, говорит он

Помню только, что ты привел меня в чувство, говорит он

а я сажусь на стул напротив Асле и вижу, что нынешним вечером посетителей в «Последнем челне» немного, всего несколько мужчин сидят в зале, поодаль друг от друга, всяк в одиночку, всяк за своим столиком, с бокалом пива перед собой и пачкой табаку рядом, всяк в одиночку, они сворачивают самокрутки, закуривают, глубоко затягиваются, выпускают дым, поднимают бокал, отпивают глоток пива, сидят поодиночке, сиротливо, всяк за своим столиком, и кажется, будто они даже не замечают, что поблизости есть кто-то еще или что пришли мы, всяк сидит в своем мире, замкнутый в самом себе, думаю я, меж тем как Асле достает пачку табаку и коробок спичек, тоже сворачивает самокрутку и говорит, что из-за неуемной дрожи начал покупать фабричные сигареты, только ведь ничего вкуснее самокрутки да пива не сыщешь, а сигареты лежат дома, говорит Асле, закуривая самокрутку

Ты-то давно бросил курить? – говорит он

Да, говорю я

и мы оба молчим

Много лет назад, говорю я

Перешел на нюхательный табак, до сих пор нюхаю, говорю я

и достаю табакерку, закладываю изрядную щепотку

Может, и мне на нюхательный табачок перейти? – говорит Асле

и опять настает тишина

Впрочем, самое главное для меня – меньше пить, говорит он

Да, говорю я

и думаю: хорошо, что он хочет пить поменьше, только вот в одиночку ему не справиться, нужна помощь

Трудно было отвыкать от выпивки, тяга-то поначалу оставалась, но лиха беда начало, через некоторое время уже просто радуешься, что бросил, говорю я

а еще я говорю, что, собственно, не хотел завязывать с куревом, но курил очень много, даже по ночам вставал выкурить самокрутку-другую, и так это мне надоело, что я начал нюхать табак и тогда спал до утра, а раньше-то просыпался и сразу вставал покурить, теперь же брал понюшку, и желание курить тотчас унималось, и я мог лежать в постели, а не вставать, чтобы покурить, говорю я, и мы опять молчим, я тоже снимаю с плеча сумку, кладу на соседний стул, гляжу по сторонам, на других посетителей Трактира, что сидят со своим пивом и куревом, словно это защитит их от окружающего мира, сидят, вцепившись в самокрутки, в бокал с пивом, а внутри у них бескрайнее море, то штормящее, то штилевое, они сидят, ожидая очередного и последнего плавания, которому не будет конца, из которого они домой не вернутся, страха они не ведают, чему быть, того не миновать, ведь есть в этом, поди, какой-то смысл, Господь, поди, вкладывает в это смысл, думают они, ведь Он все верно писал, думают они, и, по крайней мере, где-то есть добрый Бог и есть дьявол, который все коверкает, думают они, цепляются за свои самокрутки и бокалы и безмолвно читают молитву, эта молитва скорее взгляд на море внутри, без единого слова, но она распространяется над морем, насколько хватает глаз, без единого слова, ведь слова возвращаются, наверняка возвращаются, однако ж есть, поди, гавань и для таких, как они, вероятно, думают они, чувствуя укол страха, что ли, и тогда поднимают бокал, и вкус пива, привычный добрый вкус, внушает им уверенность, думаю я и вижу, что Асле поднимает свой бокал и отпивает глоток пива