Они остановились в церковном притворе, Лоррейн заговорила со знакомой. Волосы у Коннелла намокли под дождем, он то и дело приглаживал их, не глядя на Хелен, ничего не говоря. А потом сквозь открытую дверь церкви он увидел Марианну. Он знал, что она собирается приехать из Швеции на похороны. В дверном проеме она казалась очень худой и бледной, в черном пальто, с мокрым зонтом. После Италии он ее еще не видел. Ему показалось, что она стала почти бестелесной. Она повернулась к стойке у дверей, поставила туда зонт.

Марианна, сказал он.

Сказал вслух, даже не подумав. Она подняла глаза, увидела его. Лицо ее напоминало маленький белый цветок. Она обвила руками его шею, он крепко прижал ее к себе. Одежда Марианны пахла ее домом. В последний раз, когда они виделись, все было нормально. Роб был жив, Коннелл мог в любой момент послать ему сообщение или даже позвонить, поговорить по телефону – тогда это было возможно, еще возможно. Марианна коснулась рукой макушки Коннелла. Все стояли и смотрели на них, он это чувствовал. Когда стало понятно, что больше так нельзя, они отстранились друг от друга. Хелен торопливо погладила его по руке. Гости входили и выходили, с плащей и зонтов на пол беззвучно стекали капли.

Пойдем принесем соболезнования, сказала Лоррейн.

Они встали в очередь, чтобы, как и другие, пожать руки родным Роба. Его мама, Айлин, просто неумолчно рыдала, это было слышно с другого конца церкви. Когда очередь продвинулась наполовину, у Коннелла уже дрожали ноги. Было бы легче, если бы рядом стояла Лоррейн, а не Хелен. Ему казалось, что его вот-вот вывернет. Когда до него наконец дошла очередь, отец Роба, Вэл, вцепился ему в руку и сказал: Коннелл, молодчина. Слышал, ты отлично учишься в Тринити. Ладони у Коннелла были мокрые – хоть выжимай. Примите мои соболезнования, выдавил он пискляво. Самые искренние. Вэл не выпускал его руки и смотрел ему прямо в глаза. Славный парнишка, сказал он. Спасибо, что пришел. На этом все кончилось. Коннелл сел на первую подвернувшуюся скамью, его трясло. Хелен села рядом, она выглядела смущенной, то и дело одергивала подол юбки. Подошла Лоррейн, дала ему бумажный носовой платок, он вытер лоб и верхнюю губу. Лоррейн сжала его плечо. Порядок, сказала она. Ты свое дело сделал, расслабься. А Хелен отвернулась, как будто ей было за него стыдно.

После отпевания все отправились на кладбище, потом – в Таверну, где в бальном зале пили чай и ели бутерброды. За барной стойкой девушка из их школы, на класс младше, в белой блузке и жилетке, разливала пиво. Коннелл налил чашку чая Хелен, другую себе. Они стояли у стены, рядом с чайными подносами, пили и молчали. Чашка Коннелла дребезжала на блюдце. Подошел Эрик, встал с ними рядом. На нем был блестящий синий галстук.

Как жизнь? – сказал Эрик. Давно не видались.

Да, верно, сказал Коннелл. Сколько времени прошло.

А это кто? – сказал Эрик, кивнув в сторону Хелен.

Хелен, сказал Коннелл. Хелен, это Эрик.

Эрик протянул руку, Хелен ее пожала, вежливо удерживая чайную чашку в левой, – лицо ее напряглось от усилия.