Ты почему в крови? – говорит Коннелл.
Кажется, нос сломала, говорит она.
Кто там? – раздается у нее за спиной голос Алана. Кто пришел?
Отвезти тебя в больницу? – говорит Коннелл.
Она качает головой, говорит, что ничего срочного нет, она уже в интернете посмотрела. Если до завтра не пройдет, сходит к врачу. Коннелл кивает.
Это он тебя так? – говорит Коннелл.
Она кивает. В глазах испуг.
Садись в машину, говорит Коннелл.
Она смотрит на него, не меняя положения рук. Лицо по-прежнему скрыто платком. Он звенит ключами.
Давай, говорит он.
Она отрывает руку от двери, раскрывает ладонь. Он вкладывает туда ключи, и она, все так же глядя на него, выходит.
Ты куда? – говорит Алан.
Коннелл стоит в дверном проеме. Смотрит, как Марианна садится в машину, подъездную дорожку затягивает разноцветной дымкой.
Что происходит? – говорит Алан.
Убедившись, что она села в машину, Коннелл закрывает входную дверь, и они с Аланом остаются наедине.
Ты что делаешь? – говорит Алан.
Зрение у Коннелла мутнеет окончательно, он даже не может понять, разозлил он Алана или напугал.
Разговор есть, бросает Коннелл.
В глазах плывет все сильнее – ему приходится положить руку на дверь, чтобы не покачнуться.
Я ничего ей не делал, говорит Алан.
Коннелл идет на него, пока Алан не оказывается зажат между ним и перилами. Он как бы стал меньше ростом и явно перепугался. Зовет маму, вывернув голову так, что шее больно, но сверху никто не приходит. Лицо у Коннелла мокро от пота. Лицо Алана он видит как мозаику из цветных точек.
Если ты еще хоть пальцем тронешь Марианну, я тебя убью, говорит он. Понял? Вот и все. Попробуй еще хоть раз сказать ей какую-нибудь гадость – я вернусь и убью тебя, так-то.
Коннеллу кажется – хотя ни зрение, ни слух к нему не вернулись, – что Алан плачет.
Ты меня понял? – говорит Коннелл. Отвечай: да или нет.
Алан говорит: да.
Коннелл поворачивается, выходит из дома, закрывает за собой дверь.
В машине молча ждет Марианна, одна рука прижата к лицу, другая безжизненно лежит на колене. Коннелл садится на водительское сиденье, вытирает рот рукавом. Теперь они заперты вдвоем в тесной тишине машины. Он смотрит на нее. Она слегка клонится вперед, как будто от боли.
Прости, что побеспокоила, говорит она. Прости меня. Просто я не знала, что делать.
Не извиняйся. Очень хорошо, что ты мне позвонила. Ты поняла? Посмотри на меня. Тебя больше никто никогда не тронет.
Она смотрит на него поверх белого платочка, и на него накатывает все то же осознание власти над ней, осознание безграничного доверия в ее взгляде.
Все будет хорошо, говорит он. Поверь мне. Я тебя люблю, и я больше никогда ничего такого не допущу.
Секунду-другую она смотрит ему в лицо и наконец закрывает глаза. Откидывается на спинку сиденья, опустив голову на подголовник, все так же прижимая к лицу салфетку. Он ощущает в ее позе то ли бесконечную усталость, то ли облегчение.
Спасибо, говорит она.
Он заводит машину, трогается. Зрение пришло в норму, предметы больше не расплываются, он может дышать. Деревья у них над головами молча и не в такт качают серебристыми листьями.