Она совершенно не в моем вкусе, добавляет он.

Кто тебя знает.

Он качает головой, отпивает еще кофе, проглатывает.

Уж ты-то знаешь, говорит он. Тебе нравится видеть в людях загадки, но во мне никаких загадок нет.

Пока она обдумывает его слова, он допивает кофе.

Мне кажется, загадка есть в каждом, говорит она. В смысле другого человека никогда не поймешь до конца и все такое.

Угу. А ты на самом деле так думаешь?

Так принято считать.

И чего я не знаю о тебе? – говорит он.

Марианна улыбается, зевает, недоуменно взмахивает руками.

Люди куда более постижимы, чем им кажется, добавляет он.

Можно я первая пойду в душ? Или лучше ты?

Давай, конечно. Можно взять твой ноутбук – почту проверить?

Да, разумеется, говорит она.

Свет в ванной голубоватый, больничный. Она открывает дверцу душевой кабины, включает воду, ждет, пока пойдет теплая. В ожидании быстро чистит зубы, аккуратно сплевывает белую пену прямо в слив, распускает узел волос на затылке. Потом снимает халат и вешает на дверь.

Еще в ноябре, когда новый редактор университетского литературного журнала отказался от этой работы, Коннелл предложил себя на его место, пока не найдут замену. Прошло несколько месяцев, никого не нашли, Коннелл так и редактирует журнал. Вчера вечером отмечали выход нового номера, Сейди Дарси-О’Шей принесла большую чашу ярко-розового пунша из водки, в котором плавали кусочки фруктов. Сейди нравится появляться на таких вечеринках, цепляться за запястье Коннелла и вести с ним приватные беседы про его «карьеру». Вчера вечером он выпил столько пунша, что свалился, когда попытался встать. Марианна решила, что в этом как минимум отчасти виновата Сейди, хотя на самом деле виноват был, несомненно, Коннелл. Потом, когда Марианна доставила его домой и уложила в кровать, он попросил стакан воды, но облился сам и облил одеяло, после чего вырубился.

Прошлым летом она прочла один из рассказов Коннелла. Сидя с распечаткой в руке – верхний левый уголок загнут, потому что у него не было степлера, – она вдруг увидела в нем совершенно другого человека. С одной стороны, она ощутила неожиданную близость к нему, будто бы получив доступ к самым потаенным его мыслям, а с другой – ей показалось, что он отвернулся от нее, сосредоточившись на какой-то своей сложной работе, в которой она никогда не сможет принять участия. Понятное дело, и Сейди тоже никогда не сможет принять в этом участия, в самом деле не сможет, но она все-таки писательница и тоже живет тайной творческой жизнью. А жизнь Марианны протекает исключительно в реальном мире, населенном реальными людьми. Она вспоминает слова Коннелла: люди куда более постижимы, чем им кажется. Все равно в нем есть нечто, чего нет в ней, он живет внутренней жизнью, в которую не впускает никого другого.

Раньше ей случалось гадать, любит он ее или нет. В постели он иногда любящим голосом говорил: ты ведь сейчас сделаешь именно то, о чем я попрошу, да? Он умеет давать ей именно то, что ей нужно, в результате она оказывается незащищенной, слабой, бессильной, иногда еще и в слезах. Он понимает, что причинять ей боль – излишне: она подчинится ему и по собственной воле, без всякого насилия. И все это происходит на каких-то очень глубинных уровнях ее сознания. А вот на каком уровне это происходит с ним? Может, это просто игра или он делает ей одолжение? Ощущает ли он все это так же, как и она? Каждый день в повседневной жизни он проявляет терпение и чуткость. Он заботился о ней, когда она болела, читал черновики ее рефератов, сидел и слушал, когда она излагала свои мысли, споря вслух с самой собой и меняя их по ходу дела. Но любит ли он ее? Иногда ей хочется сказать: а если меня не будет рядом, ты будешь скучать? Она уже задавала ему этот вопрос в том заброшенном доме, когда они были еще совсем юными. Он тогда ответил «да», но в то время она была единственной значимой частью его жизни, единственным, что принадлежало только ему, но больше так не будет никогда.