Мы все жили вместе, но семьей нас назвать было трудно. Конечно, мы знали, что тетя нас любила – в конце концов, никакой другой родственник не предложил нам поселиться у него. Но тетя Ирена никогда не целовала и не обнимала нас, даже не говорила добрых слов. А нам с Мириам так не хватало теплоты, так не хватало любящей матери.

У тети Ирены сохранились персидские ковры, коллекция фарфора и немного дизайнерской одежды. Эти сокровища напоминали ей о том, как хорошо жилось раньше, и, как ни странно, могли быть ей дороже, чем мы с Мириам.

Мы с сестрой чувствовали себя не на своем месте в ее шикарной квартире. Мы были неряшливыми и неаккуратными. Нам было одиннадцать, и мы только-только вернулись из бараков в Освенциме. Конечно, Освенцим нельзя было назвать «нашим местом», но и эту шикарную квартиру в Клуже – тоже.

Каждую ночь мне снились кошмары. Крысы размером с котов, трупы, иглы по всему телу. После того, как мы узнали, что нацисты делали мыло из жира евреев, мне снилось, что мыло говорит со мной голосами родителей и сестер: «Зачем ты нами моешься?».

Я не говорила об этом Мириам – не хотела пугать ее, чтобы ей тоже не начали сниться кошмары. У нас начались проблемы со здоровьем, и мы постоянно простужались. По всему телу выступала болезненная сыпь; маленькие ранки разрастались и становились размером с яблоко, оставляя после себя шрамы. Когда тетя Ирена отвела нас к доктору, я жутко испугалась – я вспомнила доктора Менгеле и его ассистентов в белых халатах. Мне было сложно доверять врачам.

Обследовав нас, румынский врач заключил:

– Эти дети страдают от того же, от чего страдают миллионы детей – недоедание. Тут нет ничего страшного, витамины и хорошее питание им помогут.

Витамины в то время было почти невозможно достать, да и еды везде было мало. Приходилось часами стоять в очереди, чтобы получить буханку хлеба. Кузен Шмилу приносил с фермы муку, картошку, яйца, овощи и подсолнечное масло. Мы с Мириам до того обожали это масло, что пили его прямо из бутылки! Тетю Ирену это беспокоило, но врач убедил ее, что все нормально, и мы потихоньку шли на поправку.

Как-то раз кто-то увидел, как я ем хлеб на веранде, и сообщил тайной полиции. В ту ночь полиция пришла в тетину квартиру и забрала всю нашу еду. На следующий день тетя соорудила шкаф, замаскированный под стену, его можно было открыть, только нажав специальную кнопку. С тех пор еду мы хранили только там.

Одной ночью полиция забрала мужа тети Ирены безо всяких объяснений. Он исчез. Мы не знали, жив он или нет. На улице мы всегда боялись, что за нами следят, что нас подслушивают. Нас тоже в любой миг могли сдать тайной полиции.

Жизнь в коммунистической Румынии становилась тяжелее с каждым днем. Все находилось под контролем правительства, в том числе школы. В первый учебный день мы с Мириам надели платья цвета хаки, как когда-то в Порте – бордовые платья. В новой школе все смеялись над нашей одеждой. Мы пропустили всего полтора года учебы, так что нагнать остальных было несложно; сложность заключалась в том, что мы говорили на венгерском, а занятия велись на румынском.