– Нет, я даже не думала об этом. Я должна была найти тебя! – ответила я. Но все же призналась: – Ладно, я была в отчаянии.

Я крепко-крепко обняла ее. Мне казалось, что это Ханука – ведь случилось настоящее чудо!

Меня переполняли любовь и чувство облегчения, я никогда не испытывала таких сильных эмоций. Я отодвинулась, чтобы посмотреть сестре в лицо, в ее исхудалое лицо, и снова крепко ее обняла. Сутки, которые мы провели раздельно, казались мне вечностью. Чем крепче я прижимала Мириам к себе, тем больше росла моя уверенность в том, что мы больше никогда не разлучимся.

– Я так рада, что нашла тебя, – сказала я, полная чувств, которые не могла выразить.

Мириам протянула мне руку.

– Смотри! – сказала она. В руке она держала кусок шоколада. – Кто-то дал его мне, когда я тебя искала.

Я округлила глаза. Мириам сохранила шоколад для меня.

Я разломила его на два кусочка и вернула один Мириам. Это был такой сладкий момент.

– Больше никогда не выпускай мою руку, – сказала я. – Никогда.

Мириам кивнула:

– Мы больше никогда не разлучимся.

– Это наш счастливый барак – он нас воссоединил!

– Давай здесь переночуем? – предложила Мириам и опустилась по стенке. – Я так устала.

С крепко сплетенными руками, мы прижались друг к другу и закрыли усталые глаза. Что бы ни случилось потом, мы знали, что мы вместе.

Следующие девять дней мы с Мириам были сами по себе, как и остальные выжившие. Мы почти не выходили из нашего счастливого барака, в котором поселились некоторые другие близнецы и взрослые женщины. Каждый день я уходила искать нам с Мириам еду. У Мириам были отморожены ноги после той долгой переклички в цыганском лагере, поэтому она оставалась в бараке охранять наши одеяла и посуду, пока я ходила «организовывать» с двумя другими девочками.

Мы с ними вломились в хранилища нацистов и жилища эсэсовцев. Дважды ходили в штаб нацистов, хороший дом с хорошей мебелью. Раньше я и не знала, что такое здание здесь есть – роскошный дом посреди нацистского лагеря смерти.

На столе мы обнаружили еду, которая выглядела очень соблазнительно. Она была свежей, восхитительной! Слишком восхитительной. Зачем нацистам было оставлять такую хорошую еду? С ней было что-то нет так? Чувство голода взяло верх, и я схватила что-то со стола. Но тут же остановилась и положила обратно. Позже, поговорив с другими жителями лагеря, я узнала, что нацисты специально оставили отравленную еду, чтобы пленники нашли ее, съели и умерли.

В другой раз мы с девочками нашли огромные запасы зауэркраута[6]. Мы его съели, а запили той же жидкостью из контейнеров, поскольку ни воды, ни снега на улице не было. Схватили на кухне хлеб. Это был настоящий пир для нас.

К тому времени мы уже набили руку в этом деле. Я «организовала» квадратный платок, и он стал нашим самым ценным имуществом. В чулане мы нашли залежи муки; я расправила платок и набила его мукой. В бараке мы смешали муку с какой-то жидкостью, которую нашли, и испекли пирог на плите. Он выглядел как пресный хлеб, который ели евреи в Библии, когда вышли из Египта, – они бежали в такой спешке, что хлеб не успел подняться. Это и есть маца, которую мы едим в Песах.