— Я знала, что ты встречаешься с Наилем, — неожиданно выдает сестра.

Смотрю на нее так, будто она вдруг начала шипеть по-змеиному. Что она такое говорит? Причем тут Ветер и наши отношения?

— Ева, перестань делать такое трагическое лицо, — огрызается Ника. — Думаешь, никто не знал, что у вас с нелюдимым доктором интрижка?

— Думаю, что это в принципе никого не касалось. — отвечаю максимально сдержано, хотя теперь готова идти до конца, лишь бы услышать и остальные откровения. Уверена, их предостаточно.

— Забавно, что ты за ним приударила после того, как я сказала, что он Садиров.

Я открываю рот, чтобы сказать, что знала этого мужчину задолго до того, как Ника «открыла мне глаза» на финансовое положение его семьи, но тут же раздумываю. Ничего это не даст кроме порции сухих дров в костер ее раздражения.

— Ты жила с этим два года? — спрашиваю с сочувствующей улыбкой. — Что изменилось?

Даже не хочу знать, откуда она в курсе наших отношений. Не хочу рыться в грязном белье. Поэтому бросаю взгляд на часы и уже собираюсь сказать, что у меня куда более важных дел, чем разговор загадками с блудной сестрой, когда Ника хватает меня за запястье, удерживая.

— Ты не знаешь, что он за человек, Ева, — говорит приглушенным голосом, выразительно поглядывая в сторону охранников. Обе пары глаз прикованы к нам и неотрывно следят за каждым движением.

— Даже если так, то узнать правду от тебя мне не хочется, — говорю я, брезгливо стряхивая ее пальцы. Поднимаюсь, но уйти не успеваю.

— Думаешь, Андрей сам вышел в окно погулять? — останавливает ее голос.

Я сглатываю, прикрываю глаза.

В виски ударяются медленные тяжелые удары сердца. Действительность превращается в серо-бурую мешанину, которая медленно, словно песок между двумя стеклами, перетекает из стороны в сторону, оставляя маслянистые потеки. Это настолько реально, что я невольно тру глаза, шиплю, поздно вспоминая, что пришла в линзах.

— Ева Дмитриевна, — слышу голос охранника, и быстро машу рукой, мол, все хорошо.

Но они уж насторожились: вышколенные бойцовские псы Садирова. Приходиться выудить фальшивую улыбку и кое-как сказать, что после двух лет разлуки с сестрой мы по-женски немного цапаемся. Замечаю, что Ника заметно побледнела, и даже дышать боится. Только когда охранники возвращаются на свои места за соседним столом, судорожно хватает ртом воздух, а следом — жадно, залпом выпивает сок.

— Что ты знаешь об Андрее? — спрашиваю ледяным тоном.

Я только-только собрала себя по кусочкам, только вспомнила что значит быть защищенной — и жизнь снова догнала меня, пнула коленом в спину, чтобы опрокинуть на колени.

— Ян сказал, что не может поговорить с тобой из-за Наиля, что Садиров держит тебя под замком и обрубает все его попытки хотя бы просто встретиться.

Ян, значит.

— Что. Ты. Знаешь. Об Андрее, — по словам повторяю свой вопрос. Не хочу мусолить ерунду о том, что в наше время меня, современную женщину, можно держать под замком. Я никуда не пряталась, в конце концов. Я не пленница Наиля, а гостья, причем совершенно добровольная.

— Это Садиров… У Яна есть доказательства.