Испытываю радость облегчения из-за того, что все-таки вынудил ее сбросить маску.
— Я знаю, что она живет у тебя. Чужая женщина. Чужая жена.
Удивительно, как быстро расползаются слухи, хоть я не особо старался скрыть этот факт. Ева в моем доме и это, кажется, самая нормальная, правильная и естественная вещь в мире. Может быть, меня до сих пор гложут угрызения совести, ведь может показаться, что я не дал ей права выбора, но ведь и на цепи она не сидит.
— Наиль, она никогда тебя не поймет, — снова меняет интонацию Лейла. И теперь это все понимающая, мудрая восточная женщина. — Она ничего не может о тебе знать. Она чужой веры, она не умеет быть послушной и никогда не признает тебя главным.
— Очень похоже, что мне нужна покорная мусульманка? — задаю встречный вопрос, выразительно оценивая Лейлу взглядом.
Я должен быть беспощадным и жестоким, если хочу закончить все здесь и сейчас. Хирург не должен испытывать жалости, иначе даже штатная операция может закончиться летальным исходом. Воображаемый скальпель в моей руке не дрогнет, и я готов сделать последний разрез, готов отсечь пуповину между мной и прошлым. Только так мы с Лейлой, наконец, сможем очиститься друг от друга.
Приносят кофе, и я выпиваю его жадными глотками. Немного горчит и обжигает губы, напоминая о поцелуях с Евой. Хочется лелеять эти мысли, но есть что-то кощунственно в том, чтобы позволить призраку Осени сидеть третьей за нашим столом.
— Ты не можешь вот так снова меня бросить, — обозляется Лейла.
Поднимаюсь, оставляю на столе несколько купюр.
— Я уже тебя бросил, — говорю спокойно и холодно.
В воображении слышен свист скальпеля, режущего связь плоть воспоминаний. Прислушиваюсь, как дурак до последнего надеясь, что во мне осталось хоть что-то светлое, пусть лишь как данность своей одержимости, но… ничего. Ни болит, ни ноет.
На улице я окунаюсь во влажную дымку вечернего тумана. Даю знак водителю, чтобы держался поблизости, а сам бреду по мостовой, наслаждаясь свободой и крепкой сигаретой.
Всему в этой жизни предначертано исполниться в свое время.
Глава тридцать восьмая: Ветер
Я понимаю, что что-то не так, как только вхожу в дом и натыкаюсь на взгляд Евы.
Она сидит в гостиной и смотрит на дверь с видом куклы, у которой сломался шейный поворачивающий механизм. Это первый тревожный звоночек. А второй я замечаю в торопливых попытках няньки собрать игрушки Хабиби и увести дочь наверх.
Я скучал по обеим весь день. Так сильно соскучился, что всю дорогу чувствовал покалывания в кончиках пальцев, стоило лишь представить, как запущу их в волосы Евы и пощекочу Хабиби. Но чутье подсказывает, что сейчас лучше не делать резких движений. Лучше вообще ничего не делать, предоставив Еве право начать первой. Что, мать его, опять случилось? Охрана отчиталась, что она не виделась ни с кем, кроме сестры.
— Ты это сделал? — спрашивает Осень, как только дочь и няня исчезают из поля зрения, а сверху раздается характерный короткий звук закрывшейся двери.
— Я много чего делаю, Осень, о чем не стоит говорить вслух, — говорю, взвешивая каждое слово. Только бы я ошибся. Только бы поганое предчувствие, что взамен одного зарытого прошлого, судьба подсунула мне свежий гниющий труп, не оправдалось.