— Любовь всей его жизни, — говорит Карине с некоторой брезгливостью. Значит, хоть она и пришла «порадовать» меня этой вестью, загадочная Лейла ей самой не по душе. А, значит, здесь мы союзницы, как ни крути.

— Кажется, вам это не по душе, — говорю я осторожно. Прощупываю почву.

— Это не та женщина, которую я бы хотела видеть около своего сына, — не скрывает она. Потом смотрит на меня, выразительно скользит взглядом по моему лицу, рукам, ногам. — Я каждый день прошу Аллаха послать ему достойную женщину и рано или поздно мои молитвы будут услышаны.

«И тогда и ты, и Лейла навсегда исчезнете из его жизни», — слышу я ее невысказанную надежду.

— Но, как бы там ни было, ты всегда будешь матерью его ребенка, — не дождавшись моей реакции, продолжает Карине. — И Наиль всегда будет относиться к тебе с должным уважением.

Я знаю, к чему этот короткий монолог, ведь важно не то, о чем она говорит, а то, о чем молчит. Я могу рассчитывать на уважение и, конечно, на внимание с его стороны, но мне никогда не стать женой Наиля, не занять законное место среди Садировых и я навсегда останусь просто женщиной, которая родила ему ребенка.

— Спасибо за наставления, — говорю с улыбкой. Совершенно искренней на этот раз, ведь я в самом деле благодарна за разговор, даже если он весь от и до пропитан желанием ткнуть пальцем в то, что я занимаю не свое место. — Мы с Наилем как-нибудь сами разберемся во взаимном уважении. А Лейла… — Пожимаю плечами. — Некоторые женщины созданы для того, чтобы к ним украдкой ходили по ночам. — Я на пару секунд задерживаюсь взглядом на одном из трех букетов, который мы с Любой, прямо в ведре, поставили в гостиной. — А некоторых просто так задаривают цветами.

Я ужасно ревную, но лучше откушу себе язык, чем признаюсь, что правда меня зацепила. Кроме того, хоть эта надежда в конечном итоге может меня убить, я хочу верить, что после вчерашней ночи он больше не будет мужчиной, который ходить в прошлое, чтобы забыть о настоящем. Или все это — и поцелуи, и его откровенное «хочу тебя мою» — не имеет никакого смысла.

Глажу Хабиби по голову, ставлю ее на ножки и предлагаю пойти к бабушке поиграть.

— Может быть, чаю? — предлагаю со всем гостеприимством, какое только могу в себе найти. — Мы с Любой испекли классический чизкейк.

Карине соглашается.

А через час, наигравшись с внучкой, просит проводить ее до двери. И уже в пороге, повернувшись, будто что-то забыла, вдруг предлагает:

— Приезжайте с Хабиби ко мне в гости. В среду, во второй половине дня. Я поговорю с Наилем, он не будет против, если ты согласишься.

Я понятия не имею, откуда эта резкая перемена настроения, но не собираюсь лезть в бутылку.

— С удовольствием.

После визита матери Наиля я, кажется, готова к чему угодно, тем более ко встрече с сестрой, которую не видела два года.

Хабиби осталась под присмотром Любы и я всего полчаса, как вышла из дому, но все равно уже дважды позвонила, чтобы узнать, как у них дела. Наиль прав: я слишком опекаюсь дочерью, слишком дрожу над ней, но одного понимания недостаточно, чтобы искоренить в себе страх, что с ней может что-то случиться, стоит мне отвести взгляд или отойти хотя бы на пару метров.