Какой-нибудь другой монах успешен в делах, к примеру, хорошо устроил монастырскую рухольную. Но вот он написал заявку на покупку вещей, а их всё не доставляют. Он заказывает их во второй, в третий раз. Приходят братья и просят у него вещи, которые еще не присланы. Тогда он раздражается, кричит. Конечно, этот монах мог бы сказать спокойно: «Пойди к игумену, потому что я заказал для тебя вещи, а мне их не привезли», но у него нет мира. Это означает, что его послушание стало страстью. Поэтому авва Исаия и говорит, что тщеславие — это безобразие лукавой страсти. Ложная монашеская жизнь, которую мы проводим в монастыре, — безобразное дело.
Тот, кто живет такой тщеславной жизнью, становится чужд душевного мира. Если у человека нет мира, если он сердится при первом твоем слове, то понятно, что он живет тщеславно, тщетно. И кроме того, его сердце ожесточается к святым. Святые — это, прежде всего, те, кто рядом, кто живет с ним в одном монастыре. Его сердце становится настолько жестким, что с ним страшно даже заговорить. Он становится грубым, насмешничает, старается отомстить. Ему что-то сделаешь, а потом день, пять дней, год, три года не можешь с ним заговорить. Что бы ты ему ни говорил, он тут же тебя отталкивает. Видит тебя издалека и чувствует неприязнь.
Такое случается даже с теми, кто достиг чуть ли не высот святости. Как только человек обожествит что-либо из того, чего добился или в чем преуспел, его сердце сразу же ожесточается как к братьям, так и к святым. Он идет в церковь, и ничто в нем не отзывается. Произносит имя какого-то святого, просит его заступничества, но святой никак не откликается в его сердце. Отслужат целое бдение в память какого-то святого, а его сердце ничего не ощущает.
Святых так много, что они не помещаются на небе, зато помещаются в нашей Церкви. Они теснят нас со всех сторон, а мы их даже не замечаем. Камнем делается душа человека, когда он живет такой псевдомонашеской жизнью. Мы становимся бесчувственными, у нас ничего не болит, мы не любим, не чувствуем, не интересуемся ни своими братьями, ни святыми нашей Церкви. Мы чувствуем полное одиночество. Живем своей замкнутостью, своим разочарованием, своей верой или неверием, своей надеждой, своим огромным зверем — своим «я», которое громоздится перед глазами нашего сердца. Наша жизнь ужасна.
А в довершение всех своих зол он впадает в злую гордость и начинает заботиться о том, чтобы лгать. В конце концов тщеславие возрастает и превращается в гордость, а затем человек начинает прибегать ко лжи. Чем более замыкается человек, тем более он перестает чувствовать ближнего и святых, тем больше поглощен борьбой, желаниями и волей своего «я», тем больше интересуется только собой, впадая наконец в злую гордость. Он абсолютизирует свою тщеславную жизнь, свою малую добродетель, свое малое служение, малую молитву, малую любовь, малый дар, которым наделил его Бог. Он абсолютизирует и свои страсти и свое бесстыдство. Все это он обожествляет, считает божественными дарами и теперь уже живет ими, полагая, что он образец смиренного и кроткого монаха. И при этом заботится о том, чтобы лгать, то есть делает свою жизнь, свое монашество ложью.