Так называемое современное ему советское искусство, даже в лучших своих образцах, было ему, как правило, чуждо. Такие кумиры тех лет, как Евтушенко, Вознесенский, а позднее Любимов оставляли его глубоко безразличным. Для него все это было слишком публицистично, слишком завязано на политику. Не было у него родственных чувств к большинству своих соплеменников.
Что же касается «мысли довериться мастерам», которая, как пишет мой отец в дневнике, показалась Тарковскому «отвратительной», то речь идет о том времени, когда в начальственных кругах вызрела мысль, что фильм не является собственностью режиссера, а принадлежит киностудии, которая в случае упорства автора имеет право передоверить переделку фильма другому компетентному и признанному мастеру. Таких случаев в действительности было мало. Но, собственно говоря, именно это произошло с фильмом Параджанова «Цвет граната», переданного «на доработку» Сергею Юткевичу.
Но тогда эту идею собирались впервые испробовать на Тарковском, и, естественно, сама мысль, что его «Рублева» могут отдать кому-то на переделку, сводила его с ума. Но — и здесь нужно отдать должное стараниям Ларисы Павловны, готовой на интриги не только по злому, но и по очень доброму умыслу — к этому моменту ее совместными стараниями с Машей Чугуновой и Тамарой Огородниковой эталонный вариант «Рублева» был уже скрыт в таинственных недрах «Госфильмофонда».
Специальное место в горестной судьбе «Рублева» Тарковский отводил Сергею Герасимову. Я не знаю, откуда Тарковский получил информацию, что именно Герасимов, человек очень влиятельный в то время и «вхожий» в самые высокие кабинеты, вроде бы «в нужный момент» успел шепнуть кому-то «там» на ухо свои серьезные сомнения по поводу картины. То есть ее неожиданно запросили «на дачи» в тот неурочный час, когда картина уже была продана Госкино французскому прокатчику. То есть вся чехарда вокруг Тарковского началась неожиданно и, как будто бы «по наводке» Герасимова.
А столь резкое отношение Герасимова к «Рублеву» сам Тарковский объяснял душившей его завистью, ощущением, что однажды он перебежал ему дорогу. Это когда картина Герасимова «Люди и звери» была отправлена на конкурс кинофестиваля в Венеции вместе с дебютом Тарковского «Иваново детство», отправленным вне конкурса, но завоевавшим Золотого венецианского льва.
Что же еще достаточно своевольно выхватывает моя память из того такого далекого московского прошлого, которое даже еще не предшествовало нашему отъезду за пределы любимой родины?
Ну, конечно! Я еще даже не коснулась деревни, то есть дома Тарковских в Мясном и их новой обители на Мосфильмовской, которая тоже заслуживает отдельного разговора, связанная уже со «Сталкером» и размышлениями о возможной эмиграции…
Расскажу пока коротко о твердом намерении Тарковских заиметь земельное владение, которое закончилось поначалу, как я писала, поражением в борьбе с тетей Саней из Авдотьинки. Но мечта о собственном доме в русской глуши была так страстна, что другая небогатая избушка все-таки была куплена на той же реке Пара, в нескольких километрах от Авдотьинки в почти опустевшей деревеньке Мясное. И тут Лариса занялась первоначальным благоустройством. Путь туда был нелегок вообще, а без машины тем более. Так что на денек не поедешь. Возвращение Ларисы в Москву, как правило, оповещалось звонком: «Олька, приходи. Я вернулась, деревенского сала привезла и гусиков будем жарить»…