Трудно вообразить, каково это было слушать Марии Ивановне…

С одной стороны, весь этот вечер был какой-то странной и горестной попыткой поправить и пережить набело свершившуюся уже жизнь, обманувшую Андрея с самого детства. А с другой — было ощущение, что Андрей находился в предвкушении возможности громко заявить о себе в этой семье новым фильмом, таким образом заверив в своем полном соответствии своему отцу. У меня даже возникло ощущение в этот вечер, что не только «Зеркало», но, может быть, всё творчество Адрея было спровоцировано болезненным желанием заявить своему отцу о самом себе, незаслуженно недополучившем от него внимания… Как неожиданная для отца награда и выстраданная сыном месть. Во всяком случае, он обещал снова: «Папа, рот ты увидишь, что это будет за фильм! Вы все увидете!»

Помнится еще застенчивая фраза Марии Ивановны в конце вечера, сказанная на каком-то легком выдохе, точно растворившаяся в дымке ее папиросы: «Ах, Андрей, все это так нескромно… Дал бы ты нам сначала хоть умереть спокойно»…

Как хорошо, как незатейливо, как правильно было сказано! Как мне понравилось! Мне кажется, что Арсений Александрович тоже чувствовал себя не совсем ловко, пытаясь мягкой шуткой сгладить пафос сына…

Забегая вперед, скажу, что Андрей своего добился: думаю, что на премьере «Зеркала» в Доме кино отец впервые полностью оценил своего сына. Он не мог скрыть своего волнения, своего восхищения, какими удивительными снами полнилось детство его сына, может быть, его жизнь… Сидя после премьеры за банкетным столом в Доме кино, он тихонечко повторял и глаза его время от времени увлажнялись: «Андрюша, неужели все это было так?.. Я этого не знал… Господи, какой же ты…» И, наконец, произнося тост, сказал слова, наверное, самые дорогие для его сына: «Андрей, я пью за тебя! Ты сделал замечательную картину о том, как в ребенке рождается художник. Я не думал, что ты так глубоко все воспринимал»…

Что касается Марии Ивановны, то, как известно, она снималась в «Зеркале», бывала на хуторе и после того памятного вечера стала довольно регулярно появляться в Орлово-Давыдовском, пристанище своего сына и нового внука. Вела она себя всегда сдержанно-деликатно, но межсемейные отношения по-настоящему далеко не заходили. Чаще я видела, как она разговаривала с Анной Семеновной.

Но, может быть, тот вечер на свой лад по-настоящему венчал все другие события на Орлово-Давыдовском.

Уже гораздо позднее помнятся разговоры в доме Тарковских, что Мария Ивановна тяжело заболела. При упоминании об этом Андрей замолкал, напрягаясь, чуть склонив голову набок. Желваки на лице его резко обозначались тогда типичным для него нервным прикусом. Пальцы двигались быстро, как будто разминая крошки по столу и, отрывисто вздохнув, он резко уходил к себе.

Мария Ивановна умерла от рака легких, незадолго до отъезда Тарковского в Италию. Лариса в это время была в деревне, и, по рассказам Андрея, мать скончалась тихо у него на руках — он видел, как последняя слезинка скатилась по ее щеке…

Но и по этому поводу Лариса имела свою версию, изложенную мне в Италии.