Понятно, что без оператора было не обойтись. Так что место Рерберга занял в результате тоже замечательный мастер Княжинский. В подтверждение того, что вся атмосфера съемок фильма была крайне нездоровой свидетельствует история с другим оператором Леонидом Калашниковым, приглашенным работать после разрыва с Рербергом, еще до Княжинского. Я отлично помню невероятное и трогательное умиление Тарковского, когда он восторгался талантом, тактом и умом своего нового предполагаемого сотрудника…
При этом я была совершенно потрясена, узнав очень скоро, что Калашников почти сразу отказался от этого сотрудничества, как говорили, почувствовав слишком ясно тот специфический климат, который его совершенно не устраивал. Андрей очень болезненно воспринимал такие вещи и никогда больше об этом не вспоминал. Тем более, что до этого его «предал» Юсов, а отношения с оператором он очень ценил.
Вот как об этом рассказывает он сам в своем разговоре с Панфиловым в Риме, и очень показательны реплики Ларисы:
А. Тарковский: Юсов меня просто предал. Правда, ядол-жен был работать не только с ним, но и с его женой звукооператором, которая мне не нравилась. А она ему сказала: «Зачем тебе работать на Тарковского? Чтобы он потом ездил получал премии на фестивалях?» Ну ладно, это бабы, но когда он… оператор-постановщик, с которым мы уже работали, приходит на худсовет на обсуждение сценария «Зеркала» и просит, заглядывая в дверь, выйти с ним поговорить…
Лариса: Нет, Андрей, это было позднее, на запуске…
А. Тарковский: Да, он приходит в день, когда я должен был подписать акт о запуске…
Лариса: Именно, Андрей, поэтому тогда фильм не запустили…
А. Тарковский: Погодите, Лара, погодите! Тогда Юсов мне сказал: «Андрей, я не буду снимать твою картину», то есть это было сознательное предательство, то есть сказать мне такое в такой день, то есть заявить, что у меня нет оператора, означало практически закрытие картины. Расчет на мой провал. Для того, чтобы попытаться выйти из положения, мне нужно было хватать немедленно первого попавшегося оператора. Но Бог есть! Ты знаешь, у меня вообще всегда при самых страшных обстоятельствах возникают какие-то неожиданные внутренние силы, и я, не моргнув глазом, говорю ему: «Ну, что же делать? Хорошо!» А он мне начинает какую-то лапшу на уши вешать вроде какого-то болгарина, чепуху лепить, понимая, что он оставляет меня в одиночестве. А я ему говорю только: «Хорошо, хорошо!»
Лариса: Нет, Андрей, вы ему сказали, что уже пригласили Рерберга…
А. Тарковский: Нет! Нет! Нет!
Лариса: Ну, как же нет? Когда в этот же день…
А. Тарковский: Как я мог ему это сказать, если с Рербергом я еще не разговаривал?
Лариса: Нет, вы разговаривали! И я ему уже в этот момент звонила, и он ехал к вам — этот вопрос решался одним часом… Ну? Помните?
А. Тарковский (осененный): А-а-а! Да, «одним часом». Бог есть! Я встретил Рерберга на студии до худсовета и спросил, что он сейчас делает? Надо сказать, что он уже давно был мне интересен как оператор. Мы с ним поговорили, что да как? И знаешь, как бывает с девушкой — возникла такая атмосфера, когда она ожидает, что ты ее пригласишь танцевать, а на свидание идешь к другой, понимаешь? Неловкость какая-то. Понравились друг другу на секунду, и я себе пошел на худсовет…