Но нужда в моей дополнительной помощи тоже еще не отпала вовсе, или, может быть, Женя еще не успел появиться к тому моменту. Во всяком случае, Лариса решила использовать меня вновь довольно своеобразно и неожиданно… для меня. Потому что ей самой было трудно отказать в прихотливой фантазии.

Впрочем, может быть, после того, как деньги для издательства мне удалось достать, она поняла, что толк от меня есть. А потому один из моих обычных завтраков был прерван ее необычным телефонным звонком. В телефонный трубке сразу прозвучал Ларисин приказ: «Оля, бери паспорт и немедленно приезжай ко мне в мебельный магазин оформлять кредит на арабский кабинет для Андрея. Скорее, а то уже заканчиваются! Ты же знаешь, что ему нужен кабинет? Он будет счастлив, а на мою зарплату кабинет этот не оформляют. Из тебя будут вычитать ежемесячно всего по десять рублей, а я, конечно, буду тебе их возвращать каждый месяц. Ведь это для Андрея!»..

Я несколько растерялась, но для рефлексии времени не было. Приказу нужно было повиноваться. Так что, не предупреждая родителей, я рванула из дома, чтобы еще успеть ухватить кабинет. Но кредит-то, к моему ужасу, был оформлен на год не по десятке, а по 44 рубля в месяц, а моя зарплата в «Советском экране» составляла 110 рублей. Так что год тот в финансовом отношении был для меня непростым. А родители все недоумевали, отчего я все время без копейки денег. Я молчала, как партизан, потому что не хотела дезавуировать в глазах других ни замечательного образа Маэстро, ни образа его жены, которых другие могут понять неправильно. Излишне говорить, что никаких денег мне никогда не возвратили, но я, особенно после выплаты кредита, с тайным удовлетворением поглядывала на Андрея в арабском интерьере его кабинета, который сохранился вплоть до его отъезда в Италию.

Надо сказать, что жалуясь на хроническую нехватку денег, Лариса всегда умудрялась организовывать немыслимые по богатству столы. В этом тоже было странное, но привычное несоответствие. В благодарной памяти сохраняются наши бесконечно долгие застолья, порою завершавшиеся только к утру и часто возобновлявшиеся по утру вновь по мере опохмелки. В лучших русских традициях!

Лариса была хозяйкой, обожавшей эти гулянья изначально, имея на них к тому же шанс нового публичного самоутверждения: она всякий раз получала от Андрея вырванное и уже ставшее традиционным громкое и велеречивое признание в любви: «А теперь, — непременно говорил уже поднабравшийся Андрюша, — я хочу выпить за Ларочку. Это удивительная женщина, которая меня спасла, которой я всегда благодарен и у которой нахожусь в вечном долгу»… — «Ну, что вы, Андрюша», — перебивал мягкий голос Ларисы, потупившей очи. — «Да, да, Лариса. Все должны знать, что без этой женщины я бы просто пропал. Я хочу, чтобы все выпили за Ларису и за Анну Семеновну, эту святую женщину… Но, Ларочка, до нее, вам еще, может быть, надо тянуться… Ну, идите, идите ко мне — я вас поцелую»… Причем, Андрей не фальшивил, он вообще фальшивить не умел. Он в ЭТО верил, несмотря на сложности, которые всегда сопровождали их отношения…