Вот уже три с половиной года эта картина не получает разрешения на выход на наши экраны. Причем за это время съемочная группа три раза переделывала некоторые части фильма — трижды Комитет по делам кинематографии подписывал акты о том, что фильм принят — трижды эти акты аннулировал.
За это время вне какого бы то ни было моего влияния «Андрей Рублев» был продан за границу. И, как свидетельствует пресса, прилагаемая к этому письму (примеры эти можно было бы множить), фильм наш вызвал целый поток самых доброжелательных, уважительных и восхищенных слов не только в свой собственный адрес, но, главным образом, в адрес советского искусства вообще. И, хотя «Андрей Рублев» не выпущен на экраны в нашей стране, что мне непереносимо тяжело сознавать, он не был и не мог быть использован в целях какой бы то ни было антисоветской пропаганды. И это еще раз убеждает меня, что в целом (хотя, вероятно, не во всем одинаково удачно) наш замысел реализован.
Я не могу понять, почему же картина наша не видит экрана. Немыслимо согласиться с тем, чтобы все наши устремления были тщетны. Быть может, в чем-то мы отошли от точности выражения нашего замысла, но ведь обо всем об этом можно было бы говорить, если бы картину увидела публика. Те немногие просмотры, которые все-таки состоялись, убеждают нас в том, что картина вызывает у зрителей живейший интерес. Кроме того, ни у кого не вызывает сомнений мое право на творческую работу. Однако, вот уже три с половиной года я не имею возможности никакой реализации своих замыслов. Мне объяснили, что этот вопрос находится в тесной связи с судьбой «Андрея Рублева» и с решением о выходе его на экраны… Но как же и когда это решится?
Между тем, не имея работы, я соответственно не имею средств к существованию, хотя у меня есть жена и ребенок. Мне особенно неловко говорить об этом, но положение мое так долго не меняется, что я больше не могу молчать.
Я очень прошу объяснить мне, когда же наш фильм увидит свет и когда же я смогу приступить к дальнейшей работе.
Еще раз очень надеюсь, что вы прочтете это письмо и поможете как-то прояснить мое сегодняшнее положение.
С уважением.
Подпись Тарковского на этом оригинале отсутствует. А это означает, что письмо это было затем перепечатано мною на машинке и отдано Тарковскому на подпись.
Как создавались такие письма и бумаги? Как правило, Андрей рассказывал мне, о чем следовало написать письмо. Я делала первый вариант — иногда он же оставался последним в зависимости от правки Тарковского. Иногда им высказывались устные пожелания, после чего я снова переписывала текст. Тогда он поступал в окончательное распоряжение к Тарковскому.
Что же еще в целом запомнилось из тех времен? Бесконечные, снова и снова разгоравшиеся споры у моих родителей на Ломоносовском и в Орлово-Давыдовском переулке, что делать, как спасать «Рублева» и как жить дальше…
Это, несомненно, был самый тяжелый период жизни Тарковского, совершенно безденежный и ранивший его на всю жизнь. Тогда он, действительно, вынужден был жить на иждивении вовсе не Ларисы Павловны, которая сама ничего не получала, сколько на заработки Анны Семеновны, получавшей крошечную пенсию и не разгибавшейся над шитьем. При этом Лариса, всегда акцентировавшая бедственное материальное положение Андрея и числившаяся в штате работников «Мосфильма», только один раз и очень недолго работала ассистентом режиссера на съемках у Володи Акимова.