Так что, увидев, наконец, Его таинственную правку, я ахнула, понимая, что места к отступлению мне больше не оставлено. Меня не только полностью отстранили от книги, которую я перевезла на Запад, отрывки из которой были опубликованы в «Искусстве кино», части которой я не побоялась опубликовать в Швеции, над которой я тряслась столько лет — мне даже не сказали спасибо. Что-то вроде: «Спасибо, Оля, за помощь в течение стольких лет. Я благодарен тебе, но ты понимаешь, что в деньгах я нуждаюсь больше. Так что прости и надеюсь, что в лучшие времена мы сочтемся»… В этом было бы что-то привычное, хотя мое собственное материальное положение на Западе было сложным. Но, поверьте, я слишком ценила Тарковских, чтобы не согласиться и с этой новой просьбой, если бы ее выразили по-человечески… Однако меня просто и без лишних разговоров выставили за порог.
При издании текста Тарковского, вышедшего из-под моего пера, было заявлено, что я «его только испортила». Но издают-то все-таки ЭТОТ текст, а не какой-нибудь другой — хорош он или плох. Только поправив конец вступления, в конце которого я с разрешения Тарковского следующим образом сформулировала себе благодарность, по крайней мере, как мне кажется, не преувеличивая свою роль в создании этой книжки:
Остается только добавить, что книга эта складывалась из записей дневникового характера, выступлений и многочисленных бесед с Ольгой Сурковой, которая еще студенткой Института кинематографии в Москве пришла к нам на съемки «Андрея Рублева», а затем провела в тесном общении с нами все последующие годы, будучи уже профессиональным критиком. Я благодарю ее за помощь в отборе, систематизации и оформлении материалов, вошедших в эту книжку.
Тарковский добавил, что книга складывалась еще из «полунаписанных глав» и убрал слово «многочисленные». А, кроме того, вычеркнул последнюю фразу, написав: «Я благодарю ее за помощь, которую она оказала мне в то время, когда я работал над этой книгой».
То есть возникали по крайней мере два вопроса. Во-первых, как может складываться книга из глав, написанных наполовину? А во-вторых, какую же помощь оказывала я Тарковскому, когда он работал над той книгой?
И тут я поняла, что должна подавать в суд, убежденная, что это ужасно, но несложно: так как договор на ту же книгу был подписан трижды нами обоими. Идея эта моя развивалась однако вяло в какой-то неясной надежде, что меня все-таки вспомнят к Берлинале, как обещал Федоровский. Но вместо приглашения я получила фестивальную газету, в которой было опубликовано интервью Федоровского с Тарковским, рекламирующее книгу «Запечатленное время». Там сообщалось, что «В Москве Ольга Суркова осуществляла редактуру книги». А «уехав на Запад, Тарковский снова возвращался мыслями к книге, которая была им закончена».
Да-а-а, это при том, что редактором книги в «Искусстве» был Володя Забродин…
И все это после множества событий, которые, как мне думалось, в простоте душевной, были нами уже пережиты вместе. После того, как еще в Союзе мои заграничные командировки пресекались только за преданность Тарковскому, а мне всегда было глубоко наплевать на мое официальное «реноме»… И это после того, что я сама отступилась ото всех своих прав, сама сняла свое имя с обложки, сама согласилась еще раз все переписать, обремененная уже тяготами западной жизни с двумя маленькими детьми…