Томный голос Ларисы пояснил мне: «Олька, Гаитано мне помогает… У меня, видимо, очень высокое давление…»

Утром, еще до моего пробуждения, Гаитано отвалил по своим делам, а милая и снова такая домашняя Лариса примостилась в халатике у меня в ногах на постели, что-то воркуя, вспоминая и похохатывая… В этот момент раздался телефонный звонок… Телефон стоял рядом, и Лариса сняла трубку. Звонил, понятно, Андрей, потому что Лариса туг же начала кашлять. Каждое слово этого текста отпечалалось в моей памяти, как любимые строки классической литературы:

— Андрюшенька… (кхе-кхе) Что? Да, я себя плохо чувствую. Здесь так сыро (кхе-кхе). Кашель не проходит. Нет. (кхе-кхе) Ну, просто измучил, почти говорить не могу (кхе-кхе). Вы звонили? Ночью? Всю ночь? Не может быть… Значит опять телефон не работал…(кхе-кхе) Что это такое? Снова…. (кхе-кхе-кхе)… Что значит, где я была? (Замечаю, что голос сильно крепнет, приобретая наступательную интонацию.) А где я могу быть? Я сижу здесь целыми днями одна, как в пустыне. Никого нет. Одна в этом холоде (кхе-кхе-кхе), а вы (ха-ха-ха) звоните мне всю ночь? Конечно! Я сама вам звонила и лучше расскажите, где вы гуляли всю ночь? (и совсем безнадежно-укоризненно, бросая трубку с последней фразой): 1де вы были, Андрей?

Тут же раздается новый телефонный звонок, который встречает резкое ларисино: «Але! Да! Что вы еще от меня хотите? Нет. Нет. (кхе-кхе, кхе-кхе). Нет. Не знаю. Да. Да… (голос начинает смягчаться) Да? Хорошо… Ну, что вы, Андрюшенька… Конечно… Конечно, помню… Когда эта пресс-конференция-то? Ну, да, поняла… (и уже совсем кошечкой): Андрюшенька, но у меня ничего нет… Одно мамино старье… Что я там надену?..(кхе-кхе-кхе) А можно платьице от Мес-сони? А? Можно? Ну, хорошо! Спасибо! Куплю! (кхе-кхе) Ну, конечно, берегу себя… Я тоже так соскучилась…(кхе-кхе) Целую вас, Андрюшенька».

И она положила трубку: «У нас ведь пресс-конференция в Париже по телевидению. Видишь как здорово: разрешил платье от Мессони купить. Помнишь один раз они мне сами подарили, когда мы там были. Я очень люблю эту фирму. Ой, как я соскучилась по маме, по Тяпке. Мне кажется, что без них я уже схожу с ума»…

Не знаю, как Лариса, но я уже точно сходила с ума. У меня было ощущение, как будто я заболеваю по-настоящему, до тошнотворного чувства… Какое счастье, что завтра я уезжаю. Нет, это невыносимо.

Впрочем, я еще рано радовалась своему отъезду. Влере-ди-то был целый день, который мы только начинали поздним завтраком на веранде-гостиной.

Вчерашнее происшествие как-то не обсуждалось. Разговор сначала зашел о книжке, которую я почти закончила и о грядущем Берлинале, где она будет представлена Бертон-чини, именуемой теперь только «Кристианушкой». Хотя разговор к ней вернулся вновь совершенно неожиданным для меня образом и уже вне всякого контекста с книгой:

— Это такая удивительная женщина! Ты себе просто не представляешь. Это сама доброта. И этот дом, который она мне предоставила. И ее друг Гаитано, который меня здесь просто спасает. Вообще очень интересная женщина… А какая красивая, правда?