Мы уселись за стол, приготовленный Гаитано, который украшали роскошные куски мяса, умело зажаренные им на гриле и благоухавшие итальянскими специями. Вино и виски, понятно, раздухарили всех нас, и Гаитано, взяв гитару, начал петь какие-то серенады на своем языке…
Ну, какой, право, милый, обаятельный, по-южному темпераментный человек. Тем более, что в какой-то момент я заметила, что его восторги вроде бы адресованы мне — и почему-то он заливался соловьиными серенадами как бы уже под моим окном. Я смеялась, шутила, но очень воспитанно выраженное ухаживание отвергла столь же воспитанно.
Тогда наше застолье огласилось импровизацией, частями доступной мне и означающей в переводе, что де «Ольга — гранде Бамбино, а Гаитано — гранде Критино», не сумевший ее очаровать… Тут другой, не такой голосистый и не такой молодой Ларисин гость начал собираться восвояси, чего я уже ожидала и от Гаитано тоже. Но совершенно неожиданно для меня выяснилось, что он тоже оказывается ночует в доме у Бертончини, так как завтра мы уже начинаем наше путешествие по Тоскане… Выяснилось также, что дверь его спальни соседствует с Лариной дверью, но, верьте-не верьте, я тоже не придала этому какого-либо значения. Как я уже говорила, Лара всегда умела вовремя обзаводиться нужными людьми. А когда я была далеко, то Гаитано был, конечно, гораздо ближе, чтобы ее утешить… Вот и все…
Далее жизнь наша пошла каким-то райским образом. Без преувеличения. С утра мы завтракали, марафетились, загружались в машину и отбывали в новые местечки, которые Гаитано как местный житель, знал наизусть. В отличие от героя «Ностальгии» Горчакова мы безмерно наслаждались окружающими нас красотами, останавливаясь на ланч или на ужин в деревенских кабаках, где, как правило, все знали Гаитано, а Гаитано знал всех. За все платил он, и заметно было, что для него это наезженные маршруты. Это была снова неожиданная Лариса, которую, казалось бы, я знала наизусть…
Переступая порог очередного кабака, Лариса бежала к бару, как правило с тем же вполне риторическим вопросом, обращенным ко мне: «Олька, грапонем?!» (от «грапы», итальянской водки). А затем, усаживаясь за столик, Лариса непременно снова сообщала Гаитано и его новым для нас итальянским знакомым, что ее муж Тарковский — «Гранде Ар-тисто!!!» На это заявление простые милые итальянцы восторженно и согласно кивали головами. Тем более, что в этой белокурой «сеньоре руссо», в ее подчеркнуто-сценических движениях и театрально-приподнятом тембре голоса было, и как я уже говорила, что-то от голливудской дивы из «Сладкой жизни»…
Она снова была без Андрея, на свободе, и ее театр для «бедных» соответственно развивался по собственным законам, более им не стесняемый и не регламентируемый. Так что следом за «Гранде Артисто» мой муж неизменно оказывался «Гранде Питоре». А когда, не выдерживая, я уточнила, что мой муж «питоре», но не «гранде», то Лариса воспользовалась своим обычным аргументом: «Может быть, для тебя, а вот мой муж — ГРАНДЕ артисто считает ее мужа именно ГРАНДЕ питоре».