– Теория хаоса, – произнес Бекетт. – Одно-единственное решение…
– Да, – сказала я, теперь уже свободно скользя рукой по листу бумаги. – Оно не помогло этому человеку избавиться от болезни, затаившейся в его голове. К тому времени, когда добрые последствия настигли его, они были ужасно малы – меньше взмаха крыльев бабочки. Но этого хватило. Возможно, он проехал на красный свет или коллега задержал его на работе, чтобы рассказать анекдот. Окно закрылось. Дочь Киры была спасена.
Я посмотрела на скетч, который набросала. Стоял 2111 год. Небо было не таким темным, потому что загрязнение экологии уменьшилось. Волосы Киры падали на ее плечи мягкими прядями, когда она обнимала свою дочку. Черный костюм мстительницы исчез; теперь на Кире была сестринская форма. Ее новая работа заключалась в том, чтобы спасать жизни, а не в том, чтобы их забирать.
Кира больше не помнила ни «Проект “Бабочка”», ни даже Райдера. Ее жизнь пошла по тому пути, по которому должна была пойти изначально, и Райдер увидел этот момент со стороны. Он улыбнулся себе под нос и ушел прочь.
– Как тебе? – спросила я.
– Идеально, – сказал он. – Ты нашла ее душу.
Я приподняла руку, чтобы провести пальцами по его подбородку, линии челюсти и губам.
– Нет, Бекетт. Это ты ее нашел.
Он наклонился и поцеловал меня. Сначала мягко, потом немного глубже. Я целовала его в ответ, отдавая ему все, что у меня есть. Нас больше ничего не сдерживало. Я чувствовала, как его руки скользят по мне, сжимают меня, а потом залезают под слои одежды, чтобы обнаружить там тепло, касаясь моей обнаженной кожи. Мы разделись и создали свой собственный жар. Построили нашу личную оборону против промозглых, словно зимние ветра, темных воспоминаний. Наши тела касались друг друга и двигались в такт. Благодаря его силе я чувствовала себя защищенной. Мои руки, обнимающие его за шею, развеяли его одиночество.
– Я люблю тебя, Бекетт, – прошептала я, когда все закончилось, прижимаясь к нему так, чтобы между нами не осталось никакого расстояния. – Только тебя. Навсегда.
– А я тебя, малышка. – Его губы нашли мои в темноте. Он поцеловал меня и шепотом дал обещание: – я никогда не полюблю никого, кроме тебя.
Эпилог. Зельда
25 декабря, год спустя
Я стояла у окна нашей новой квартиры в Бруклин-Хайтс. От белых стен все еще пахло краской. Деревянные полы, новая бытовая техника. Мы переехали сюда три месяца назад, но я до сих пор воспринимала как чудо тепло, которое исходило от батареи, подключенной к центральному отоплению.
Конечно же, гирлянды переехали вместе с нами. Я повесила их на окно, из которого был виден пролив Ист-Ривер и возвышавшийся за ним Манхэттен. На стене рядом с окном висела увеличенная страница из графического романа «Мама, можно?..» вместе с цитатой из газеты «Гардиан»:
«История о причинах и следствиях. О жестокости, мести и искуплении, приправленная ноткой теории хаоса. Это беззастенчивое заявление о силе прощения».
Мы получили кучу положительных отзывов – так много, что мне иногда приходилось напоминать себе, что это моя жизнь, а не мечта. Но рецензия «Гардиан» выделялась из череды других. Единственное, чего ей не хватало, – это упоминания о любви.