Наверняка ему придется вытирать после нас кожаную обивку, но это ведь его работа, правда?

– В Питере, если на Петропавловке виден крест – значит, скоро пойдет дождь. Если крест не виден – значит, дождь уже идет.

Смеюсь, вываливаясь из салона аккурат у крыльца нашей гостиницы, и накидываю шоферу за неудобства пару купюр к безналичному расчету. Кира тоже смеется. Подставляет лицо под мощные струи и совсем не переживает, что размажется ее макияж. Тушь оставит черные дорожки на щеках. Скатаются тени.

Естественная такая. Ни толики притворства. Ни грамма фальши.

И меня, конечно же, прет от того, какая она настоящая. Без шелухи этой. Без маскарада.

– Ты знаешь, какая ты потрясающая?

Кричу ей, заглушая раскаты грома, и тяну к себе за подбородок, чтобы впиться в припухлые манящие губы. Слизать влагу, впитать едва уловимый аромат корицы и окончательно захмелеть от помешательства, дурманящего разум.

Тело к телу. Мокрая насквозь одежда. Искаженное восприятие. Происходящее вспышками.

Ползущий, словно черепаха, лифт. Магнитный ключ, выпадающий из пальцев. Дробный стук капель, стекающих по стеклу. Изломы на простынях. Стон. Судорога. Эйфория.

Будто бы восемь лет назад отматываю, превращаясь в того нагловатого пацана, который добивался самой лучшей девчонки на свете. Только теперь за плечами бесценный опыт и глубокая уверенность в своих поступках.

– Всю оставшуюся жизнь тебя беречь буду. Слышишь?

– Береги.

Спрятав лицо у меня на груди, едва различимо произносит Кира, а меня от хрипотцы ее голоса самого мурашками обсыпает. Я осторожно перебираю пряди ее волос, тону в тягучей истоме и хочу сказать еще что-то важное, но неумолимо проваливаюсь в сон.

Ощущаю, как родные ладони невесомо скользят по лопаткам. Чувствую, как предплечье обжигает горячим дыханием. Слышу несмелое «я тебя люблю», вызывающее бешеный шквал за грудиной. Или это все просто снится?

– Доброе утро, Лебедев. Чай, кофе, круассан?

– Тебя и круассан. Можно?

Несмотря на то что отключились мы ближе к рассвету, пробуждение радует меня приливом энергии и зарядом такой бодрости, что кажется, что я могу сворачивать горы.

Светящаяся счастьем Кира так и вовсе встала раньше, успела заказать завтрак в номер и сейчас сидит на краю кровати и отщипывает от круассана кусочки и мечтательно отправляет их в рот.

В белоснежных чашках дымится крепкий черный кофе. Омлет с беконом еще не успел остыть и нахально дразнит ноздри аппетитнейшим запахом. И я даже немного жалею, что наша командировка подходит к концу.

С другой стороны, тоска по Мите крепнет и тащит канатом обратно в Москву. Так что мы с Кирой считаем минуты до приземления, никуда не заскакиваем по пути и мчимся прямиком к Кириным родителям.

Таксиста не отпускаем, не планируя надолго у них задерживаться. Достаем пакеты с подарками. И сталкиваемся с моей пока что несостоявшейся тещей у ворот.

– Здравствуйте, Анастасия Юрьевна.

– Здравствуй, Никита. У тебя, значит, супруга в аварию попала, а ты с моей дочкой по Санкт-Петербургам мотаешься?

Кира

– Мам!

Опешив от саркастичных реплик, я спотыкаюсь, как будто наткнулась на невидимую преграду, и едва удерживаю равновесие. Во рту неприятно горчит. В ноздрях щиплет от грозящих пролиться слез. Обида толстыми щупальцами опутывает сердце и давит, давит, давит.