Нужно оставить прошлое в прошлом и отказаться от всего, что у меня было.

Видимо, и от Сэма тоже.

Да, я выпила полбутылки вина, но мне уже давно хотелось тебе позвонить. Я лежала на диване, пока агент спал наверху, на твоей половине кровати. Не надо было оставлять его ночевать. Близилась полночь.

Сколько я ни проговаривала свою речь на разные лады, все равно получалось плохо. Мне не хотелось извиняться – я не чувствовала себя виноватой. Мне не хотелось признавать свою ошибку – я не была уверена, что ошибалась. Мне просто хотелось сказать тебе, что я изменилась и хочу чаще видеть нашу дочь.

На четвертый раз трубку взяла Джемма.

– У тебя все хорошо? – спросила она.

Наверное, хотела ответить я. Возможно, только сейчас у меня наконец-то стало все хорошо.

Я сказала, что мне нужно поговорить с тобой. Вы лежали в постели; было слышно, как зашуршали простыни, когда ты потянулся за трубкой.

– Я хочу чаще видеться с Вайолет. Нам нужно наладить отношения.

А потом я спросила тебя про картину, которую ты, уезжая, забрал из нашей спальни. Мне вдруг отчаянно захотелось ее увидеть. Пока ты собирался с мыслями, я встала и принялась ходить по комнате. Должно быть, она висит на безупречно-белой стене твоего красивого нового дома, а Джемма нежно касается золоченой рамы, думая о собственном ребенке.

– Понятия не имею, где она, – ответил ты.

На следующий день я забрала Вайолет из школы. Она одиноко сидела на ступенях, словно валун посреди водопада; дети обходили ее стороной.

– Сегодня будем делать, что тебе захочется, – объявила я, усадив ее в машину. – Выбирай сама. Теперь у нас новое расписание: по средам и четвергам ты ночуешь у меня.

Краем глаза я видела, как Вайолет лихорадочно строчит эсэмэску.

– Домой хочу, – наконец произнесла она, отвернувшись к окну.

– Само собой, но сперва повеселимся. Чего твоей душе угодно?

– Хочу к папе и Джемме.

– Ты моя дочь, а я твоя мама. Давай хотя бы попробуем.

Я остановилась на парковке у бензоколонки, не зная, куда ее везти. Она отвернулась от меня, набирая сообщение. Оказывается, у нее уже есть телефон.

– Кому пишешь?

– Маме и папе.

Вайолет наверняка ожидала реакции, но я не доставила ей такого удовольствия.

Мы выехали на шоссе и через два часа остановились у первой попавшейся забегаловки. Не знала, что наша дочь заделалась вегетарианкой, – она ела только картошку фри. Вайолет ни разу не спросила, куда мы едем; всю дорогу смотрела в окно, наматывала волосы на палец, выпрямляла их, водила ладонью по шелковой ленте, словно смычком по скрипке. Я тоже так делала в ее возрасте.

Наконец я припарковалась, взяла в автомате билет. На душе� заметно потеплело. Как же давно я здесь не была! Я вышла из машины на холод, подождала Вайолет, однако та не шевельнулась.

– Идем. Хочу кое с кем тебя познакомить.

Пока мы регистрировались на входе, она не промолвила ни слова. Я предъявила удостоверение личности, прикрепила к нашим курткам пластиковые гостевые бейджи. Вайолет молча проследовала за мной до лифта. Мы поднялись на четвертый этаж, двинулись по коридору. Воздух был затхлый, безвкусный, пропитанный вездесущим запахом мочи. Мне тут же стало нечем дышать. Я негромко постучала в дверь.