Мысль о Максе обожгла, стоило только представить, как спустя много лет он будет править Братством, жить в отцовской башне, а рядом с ним будет Маша.

«А если мне выжить любой ценой, чтобы отомстить предателю? – Тая хваталась за эти мысли как за спасательный круг. – Циничный и расчётливый некромант, а я жалкая и наивная в его понимании, даже ничтожная со своим Инстаграмом и фотками. Ну и пусть… Я только одно знаю: предательство – это плохо. Никогда бы не предала его, что бы с ним ни произошло. Не бросила бы, не оставила гибнуть, наговорив ему мерзостей…»

Посреди этих мыслей в голове вдруг всплыла идея: а ведь можно попробовать самой создать некое подобие перекрестка!

Только надо придумать, что здесь можно для этого использовать… Вокруг валялись куски арматуры, старые доски, уже полусгнившие, покрытые кое-где зеленым мхом. Выстелить из них посреди этого вестибюля подобие перекрестка. И ходить, ходить по этим доскам, стараясь заставить перекресток подключиться и работать.

Загнав в ладони десятки заноз, Тае удалось подтащить доски и, положив их накрест, создать что-то вроде дорожек. По ним приходилось ходить, бегать, топая ногами, и каждые тридцать секунд снова и снова пытаться выбраться в неявь, делая отчаянные попытки. Потом Тая устала, запыхалась, упала на импровизированный перекресток, который не хотел подключаться и не работал.

Со стороны окна донесся звук: четыре осы бились в стекло, сердито жужжа. Даже растоптанный, демон-защитник Темничей продолжал бороться.

– Оська! – Тая зашептала сбивчиво и быстро, заикаясь и торопясь: – Осенька, т-ты пришел! С-спасибо, что ты со мной. С-спасибо, что ты верный, что ты меня не бросил… Знаешь, меня ведь предали. Человек, от которого я этого не ожидала. Он будет хорошо жить, а я умру. Поэтому он меня здесь запер и ушел, и мне страшно. Мне дико страшно, Осенька. Помоги мне! Я пытаюсь выжить, но не знаю как. Давай вместе придумаем, что мне делать… да?

Но ее единственный защитник был слишком слаб: осы сердито жужжали, нелепо атакуя пыльное стекло, хотя рядом в стекле была пробоина.

Тем временем вокруг резко стемнело и похолодало, из-за разбитых стекол послышался тревожный лесной шум, будто налетала гроза.

Потом одна из досок, лежащих на «перекрестке», вдруг выгнулась, встала горбом и поползла, как огромная гусеница. С треском с нее летели в стороны щепки, сыпался мох. Достигнув кирпичной стены, ужасная гусеница попросту вползла в нее, как в кусок мягкого масла, презрев все земные законы физики.

Тая застонала, закрыв лицо руками.

Тот, кто ничего не знает о любви, ничего не знает и о страхе. Что можно знать о страхе в семнадцать лет?

Конечно, каждый чего-то страшится, опасается и избегает. Тая до полуобморочного состояния боялась стоматологов, больших собак, болезней альбиносов, страшилась смерти лет через шестьдесят-семьдесят: в детстве даже плакала, зарывшись под одеяло и силясь представить – как это, если вдруг ее не будет и она исчезнет из этого мира, где же она окажется?

До сих пор страх перед демонами только задевал ее самым краем, проходя мимо. Предвестники демона однажды ночью напугали ее, но пережитое залечилось тогда радостным и неожиданным объяснением с Максом. Все же человеческое сознание имеет странное свойство забывать плохое при первой же возможности. А ее сознание охотно выкинуло и ледяной ужас, и скрученный судорогами живот, и невыразимую боль каждой клетки ее существа…