– …И на пианино как она играет! – довершили Надины родители.

«Еще бы, сотни лет практики», – хотелось сказать Прасковье, но она только посмотрела на гомункула, а тот только блеснул очками в ответ.

– Да она тоже косячит! – решила вмешаться Прасковья.

Возникло, конечно, замешательство, когда взрослые на той стороне провода резко выяснили, что их семейная перепалка все это время была достоянием общественности, и они тут же предложили:

– Гоните ее домой на фиг! Уже темно!

– Да я ее провожу! – стала уверять их Прасковья. – Мы еще елку собираемся наряжать!

– О-о-о! – безнадежно пропели там. – Ну все! Надежда из нас теперь все жилы вытянет, пока мы тоже елку не поставим! Плохо вы ее знаете!

– Пойду тогда гирлянду ей на окно вешать, раз такое дело! – смиренно сказал мужской голос.

«Вот это она выбрала, когда отказалась. Дружбу такую все более близкую с другими родителями. Вот такую возню уютную со все более знакомыми людьми, взрослеющими детьми», – вспомнила Прасковья о похитительнице гомункула, но ее настроение нисколько не испортилось. Так уж вышло, что нельзя было без ущерба совместить человеческую и оккульттрегерскую жизнь, это данность была.

Она мыла посуду, хотя ей посудомойку установили, слушала, как возятся в комнате гомункул и Надя, разбирая елочные игрушки. Они сразу обнаружили верхушку в виде снежинки на светодиодах, гомункул изобразил, будто не может правильно вставить батарейки, и они прибежали за помощью, а вот затем уже принялись за все остальное в пакете.

– Надо, чтобы в разных частях елки одни и те же были! – азартно шептала Надя. – Тогда получится красивее.

Прасковья закончила с посудой и подсела к ним. Не столько сама украшала, а больше смотрела на ту и на другого. Гомункул в обществе своих друзей преображался до неузнаваемости, у него мимика становилась совсем другая, лицо менялось каждую секунду: сосредоточение, восхищение, радость, досада, когда петелька игрушки не сразу налезала на ветку, оценивающий взгляд, когда он отклонялся от елки всем телом и глядел со стороны, насколько хорошо все получается. «Почему ты всегда не можешь быть таким?» – подумала Прасковья, а гомункул не ответил, будто не услышал.

Прасковье доверили обмотать елку гирляндой и включить ее в розетку. Проснувшаяся Варя стала издавать требовательные звуки при виде наряженной елки. Прасковья поднесла ее к пластмассовому дереву поближе, а Варя потянула руки к ближайшей игрушке, попробовала ее на вкус.

На елку поместились не все игрушки, некоторые показались гомункулу и Наде лишними.

– Забери себе, – предложила Прасковья.

– Нет, – решительно ответила Надя, – пусть останутся про запас.

В глазах ее горели огоньки радости и гирлянды.

– А вы приходите к нам, когда Новый год будет! – пригласила Надя. – Папа будет фейерверки запускать! Он обычно их накупает, как сумасшедший, целую гору, можно целый час стоять и смотреть! Если не будет. А если холодно, то полчаса.

– Мы постараемся, если не забудем, – пообещала Прасковья.

Гомункул глянул на Прасковью с сомнением. Он знал, что сразу после того, как фрагменты хороших воспоминаний будут вытянуты из ее головы и сменятся воспоминаниями чужих неурядиц и бед, она несколько часов будет лежать лицом к стене, пытаясь унять головокружение перед бездной человеческого несчастья, подступившего к ней, а он сядет рядом и в голову ей залезет, раскладывая воспоминания таким образом, чтобы Прасковья не двинулась умом, чтобы помнила, кто она есть.