— Передохни, Олександр Ярославич, — сказал Олег, подумав, что этого вельможного пацана впору Сашкой звать.

— Эт-то так… — Князь повертел пальцами в воздухе. — В себя прийти. Срамно сказать, какого я страху в Орде натерпелся!

— Чего же в том срамного? Знаешь небось ордынцы мягко стелют, да жёстко спать!

— Ох, до чего же жёстко… — вздохнул Александр Ярославич. — Хан Угедэй готовит «числение людей» — все земли велит переписать, хочет твёрдые налоги установить: тамгу, мыт, ям, поплужное, мостовщину. А дань-то и так тяжка! Полгривны с сохи! Даже на младенцев наложили десятину, вынь да положь им шкуры медвежьи, соболиные, бобровые. А новгородцы, что дети малые, не познавши гнёта истинного, не ведают, что такое неволя! Как я сюда численников ханских приведу? Как заставлю платить — и не вякать?!

— Заставишь, князь, — твёрдо сказал Олег. — Дураку не объяснишь, а умный и сам поймёт — сколько ни плати, всё одно дешевле выходит, нежели войну терпеть. Лучше покряхтеть, да откупиться, чем в землю лечь…

— Правду говоришь, — кивнул князь, воздыхая. Повернувшись к Олегу, Александр Ярославич нахмурился озабоченно и молвил: — Сослужил бы ты мне службу, посланник, что ли…

— Приказывай, князь, — спокойно ответил Сухов, — исполню.

Подбодрившись, Ярославич сказал:

— Надо бы грамотку снести в крепость Ладожскую…

— Знаю те места, — кивнул Олег.

— Вот! В крепости посадник сидит тамошний, Доброгаст. Надо ему ту грамоту вручить и передать на словах, чтобы пуще глаза следил за Волховым, а особо — за Невой. А то больно уж разрезвились свеи, то и дело заглядывают, и емь[168] вконец распустилась, всё грозят нам, в походы собираются, сёла наши жгут, людей побивают… С монголами-то я договорился, а эти лезут и лезут, и слова на них тратить бесполезно — сечь надо в кровь! Вот пущай и созовёт охочих людей, чтобы по теплу, когда лёд сойдёт, можно было первыми удар нанесть по душегубцам, а не ждать, пока те придут нашу кровь лить!

— Умно, — оценил Сухов и твёрдо пообещал: — Всё передам. Когда отправляться?

— Да хоть завтра!

— Решено, — кивнул Олег.

— И я с тобой! — вскочил Пончик.

— Да куда ж без тебя? — ухмыльнулся личный посланник Батыя, и лицо князя впервые выразило веселье.

— Пошли-ка все спать, — предложил Сухов.

Князь с посланником княжьим поразмыслили и выразили согласие.

В опочивальне было прохладно, но это и к лучшему — сон крепче будет. Олег устроился поудобнее на непривычно мягких перинах пуховых и закинул руки за голову, уставился в потолок. Сон витал где-то рядом, словно на время покинув тело. Думалось Сухову вяло, мысли текли плавно, зато ни одна тревога не посещала ум — он не прислушивался, вздрагивая от непонятного звука, не напрягался, подтягивая оружие поближе. Покой наступил, недолгий, но сладостный. Расслабуха.

— Ты не спишь? — донёсся громкий шёпот Пончика.

— Заснёшь с тобой, пожалуй… — проворчал Олег.

Александр поворочался на своём ложе и спросил:

— А чего ты делаешь?

— Думаю.

— А о чём?

— Прикидываю, чем мне запустить в одного зануду.

— Нет, серьёзно!

— Да так, ни о чём конкретном. Своих вспоминаю… Я имею в виду нукеров.