— Я ещё не окончил, — холодно сказал Сухов, и Михалков прикусил язык. — Считать убытки, я вижу, вы научены. Так учитесь и выгоду находить. Хорошие пастухи следят за тем, чтобы стадо овец не терпело лишений, не запаршивело. Не от любви та забота — пастуху надо овечек стричь. Так и монголы с Русью обращаются — порядок наводят, смуту устраняют, разводят сцепившихся князей по уделам и накладывают запрет на междоусобные драчки. А отсюда и Новгороду прибыль. Купцы-то смогут без опаски проезжать в любую сторону, хоть в Китай, хоть куда. Монголы и ямы поставят всюду…

— Ям у нас и без того хватает! — хохотнул тысяцкий.

— Надо говорить не «яма», а «ям» — это такой особый постоялый двор у дороги, где вам и лошадей поменяют, и накормят, и оборонят в случае чего. И таких ямов поставят сотни, вы бересту-то напишите, да и перешлите, куда надобно, — не на Людин конец, а и в Москву, и во Владимир, и в Сарай-Бату. А гонцы смогут по триста вёрст проделывать, за день-то! Ну так и пользуйтесь сим удобством. Ищите свою выгоду, а не оплакивайте дань Орде! У меня всё.

Выборные должностные лица переглянулись, и Михайло Петрилович взял слово.

— Что тут судить да рядить? — сказал он. — Всё уже многажды обсуждено! Ежели мы откажем Орде в дани, то монголы придут и осадят Новгород. Вот и скажите мне, одолеем ли мы татар? Али с нами то же станется, что и с Торжком? А? То-то и оно, что не осилить нам Орды!

— Ежели бояре сойдутся, — нахмурился степенной посадник, — то выставят тыщ пятьдесят войска. И Борецкие, и Авиновы, и Тучковы, и Норовы… Сила-то есть!

— Есть, — согласился тысяцкий. — А сойдутся ли бояре? А возжелают ли свести дружины свои под одну руку? Под чью, кстати? Доверятся ли они Александру Ярославичу? Ну, допустим, доверятся. Дальше что? Вот начнётся бой, а тот же Авинов или Божев возьмёт да и уведёт своих! Как ты его остановишь?

— У монголов такое немыслимо, — проговорил князь, — послушание у них жесточайшее. Там, даже если один воин побежит, накажут десяток! Попробуй только оспорь приказ или промедли — казнят! Да и нет у татар дружин, не сводят они их в рыхлую кучу, как мы. В Орде сотни смыкаются в тысячи, а тыщи сливаются в тьмы, и все тьмы подчиняются одной руке! Вот где сила! Не одолеть нам татар, пока мы порознь, а собрать всех заедино… — Он лишь головою покачал.

— Ладно, — мрачно буркнул Михалков. — Всё нами понято. И то не беда, что дань заплатим, иным куда хуже досталось…

Пончик, присевший в сторонке, неожиданно подал голос:

— Во Владимире ещё не схоронили своих мертвецов, — заговорил он негромко, — земля промёрзла глубоко. И они все покоятся до весны в амбарах, в клетях, в избах, оставшихся без хозяина. Тысячи и тысячи зарубленных и заколотых лежат, как дрова, тёплых дней дожидаясь. Не дай Бог повториться такому! А ростовцы заплатили дань и одного своего князя непутёвого в гроб положили, а прочие все живы и здоровы.

— Вот так, — веско сказал князь. — Ну, раз порешали всё, то отъеду я к себе. Прощевайте!

«Золотые кушаки» приподняли толстые зады над лавкой и поклонились князю, не шибко в том усердствуя.