— Между прочим, это легко проверить, — разгорячился Пончик. — Надо нырнуть в озеро и выкопать из ила латы!

— Ныряли, Понч.

— И что?

— Ни-че-го. Пусто! Ни вот такусенького обломочка нету на дне!

— Не может быть! У Вороньего камня?

— У него. Чистое там дно, Понч.

После продолжительного молчания Александр пробормотал:

— Не понимаю… Для чего же тогда Невского к святым причислили?

— А кто ж его знает… Вот, занадобилось кому-то героя из князя сделать, в борца за веру превратить. Не пустил-де князь поганых латинян на землю русскую, отстоял православие! Будто кто покушался на нашу веру… Сидели тевтонцы с ливонцами в своей Прибалтике и угнетали помаленьку местное население, а нас не трогали. Наоборот, мы к ним постоянно лезли! Кстати, тот самый Невский не раз водил полки на земли Ордена, грабил соседей по-чёрному. Входил в Немецкую землю и опустошал её по обычаю.[169] Ты не подумай, я ничего дурного не хочу про Александра Ярославича сказать. Обычный он князь, получше некоторых, поумней, во всяком случае. Но, как и все прочие рыцари, хитёр, коварен, честь у него одатлива, а совесть сговорчива. А что ты хочешь? Жизнь такая…

— Ужасно… — пробормотал Пончик.

— Что — ужасно? Правда не бывает ужасной. Просто надо видеть её под нагромождением вранья. Та не журись, Понч! Я всё прекрасно понимаю — это в тебе мифы не вывелись, в средней школе подхваченные. А у нас хорошая историчка преподавала… И хорошенькая! Мы её потому и слушали, а после прониклись. Я уже и не помню ничего, вон, монголо-татарское иго на практике проходил, а все даты как вымело из памяти. Но что-то в голове всё-таки осталось. И завет Цыли Наумовны — думать! Не принимать на веру слово печатное, а соображать самим, подвергать сомнению. Знаешь, что самое обидное? Что бедного Александра Ярославича возвеличат за вымышленные подвиги, а вот о подлинных его заслугах историки будут стыдливо умалчивать, потакая церковникам.

— Да что ты говоришь! — язвительно сказал Пончик. — Неужто и вправду есть заслуги?

— А то! Споспешествовал! князюшка триумфальному шествию власти Орды — исполать Александру Ярославичу! Этот твой тёзка, Шурка, поможёт татарам прижать князей, замирит их на многие годы. Стало быть, ему надо «спасибо» сказать за будущее объединение Руси. Он, как это говорится в учебниках, «создал условия». Ханы принесли нам закон и порядок, мир и покой — исполать Орде! На этом мы и поднимемся, дорастем до единства. Понял, Понч?

— Понял… — вздохнул Шурик.

— Не расстраивайся, Олександр. Это только так кажется, что выдумка красивее правды. Ерунда это. Правда есть чистота и строгость в любом виде, какой бы безобразной ни оказалась истина. Грязь проявляется в нашем обращении с правдой. Это, знаешь, как отношение к наготе — один просто любуется голой женщиной, а другой видит только срам и «неприличные места», которые надо обязательно прикрыть трусиками и лифчиком.

— Будем считать, что ты меня убедил, — снова вздохнул Пончик.

— А чего тогда вздыхаешь?

— Геллу вспомнил…

— Да-а… — вздохнул и сам Олег. — Там было чем любоваться…

— Угу…

И оба замолчали, в который раз наблюдая в воображении неодолимую пропасть в три столетия. Какое же в этом было чудовищное извращение смысла — знать, что твоя любимая давно уже обратилась в прах, и понимать при этом, что по ту сторону провала во времени она жива и ждёт твоего возвращения! Немыслимо. Невыносимо.