Она встретилась со мной взглядом, наградила грустной улыбкой и зарделась.

– Мне бы очень хотелось увидеть, что он выбрал для тебя. – В ее голосе больше не было ревности или гнева, но я услышала то, что она не произнесла. Я все равно оставалась любимицей господина Картье, и мы обе это знали.

– Возможно, мы еще встретимся, – предположила я.

Я отдала ей книгу стихов, и глаза Цири засверкали. Ее подарком стало прекрасное перо, при взгляде на которое меня охватила светлая грусть.

– Прощай, Бриенна, – прошептала Цири.

Мы обнялись. Я смотрела, как она шла к карете Моники Лавуа.

Затем я попрощалась с Абри и Сибиллой. Обе подарили мне браслеты. Я восхищенно разглядывала их плащи.

На зеленом плаще Сибиллы была выткана пика. Плащ госпожи Интриги по традиции украшали эмблемой одной из четырех мастей, в зависимости от ее таланта: червы символизировали остроумие, пики – настойчивость, бубны – изысканность, трефы – умение спорить. Госпожа Тереза наградила мою сестру пикой, что ей очень шло.

В центре черного плаща Абри золотой полумесяц купался в солнце – это была эмблема Драматургии. Еще я заметила, что господин Ксавье оторочил плащ лоскутками от ее прежних костюмов, напоминая о ролях, которые привели ее к этому дню. Это было похоже на восхитительную историю, рассказанную с помощью цветов, тканей и нитей. Идеально для моей Абри.

Следующей прощаться подошла Ориана. Красный плащ отражал ее сущность и был продуман до мельчайших деталей. Плащи всех художников украшала огромная А – в память об Агате, первой госпоже Живописи. Но наставники всегда придумывали, чем ее дополнить, и госпожа Солен превзошла саму себя. Для Орианы она сочинила историю принцессы подводного царства, правящей среди затонувших кораблей и сокровищ. Вышивка блестела серебром. Я завороженно смотрела, не в силах вымолвить ни слова.

– У меня есть для тебя подарок, – застенчиво призналась Ориана, вытаскивая листок пергамента из папки. Она вложила его мне в руки – портрет, свидетельство моего мэванского происхождения.

– Но, Ори, я думала, ты возьмешь его с собой.

– Я сделала копию. Мне показалось, он должен остаться у тебя. – И, к моему удивлению, она достала еще один лист. – Еще я хочу отдать тебе это.

Карикатура на Картье, которую она нарисовала много лет назад, та, где он высечен из камня. Тогда мы считали его безжалостным.

Я начала смеяться, а потом задумалась, почему она решила отдать ее мне.

– Почему ты не подаришь ее Цири?

Ориана ухмыльнулась:

– Думаю, ему будет лучше в твоих руках.

Святые угодники, неужели это было так очевидно? Но у меня не осталось времени, чтобы спросить. Покровитель Орианы ждал ее в карете. Я сунула сборник стихов ей в руки и смотрела, как она уезжает. Мое сердце трепетало, а тяжесть многочисленных расставаний болью отдавалась в костях.

Во дворе остался только экипаж Патриса Линвилля. Положив рисунки Орианы в корзину, я повернулась к дверям – к ступеням, на которых застыла Мириай, прекрасный пурпурный плащ был застегнут у нее на шее.

Она заплакала, сойдя с последней ступени, и бросилась ко мне по камням.