Холмы, долины и гора в тумане находились не в Валении.

Это было видение о Мэване.

– Тебе понравилось? – переступая с ноги на ногу, спросила Мириай.

Я поднялась с постели и обняла ее. Скрипка всхлипнула между нами, как капризный ребенок.

– Очень, Мириай. Ты столь хорошо меня знаешь и так любишь, сестренка.

– Я увидела твой портрет, написанный Орианой, – проговорила она, после того как я ее отпустила. – Я подумала о твоем наследии, о том, что ты двойственна: дитя севера и юга, о том, как это необычно и прекрасно. Я попросила господина Картье раздобыть мне мэванские ноты. Он помог, и я сочинила песню, полную валенийской страсти и мэванской отваги. Я вспоминаю оба этих качества, когда думаю о тебе.

Я не была плаксой. Этому научило меня детство в приюте. Но ее слова, откровение, музыка и дружба пробили брешь в дамбе, возведенной мною много лет назад. Я зарыдала так, словно потеряла кого-то, словно разбилась на части и исцелялась. Мириай плакала вместе со мной. Мы обнимали друг друга и смеялись, и рыдали, и вновь смеялись.

Наконец, когда слез больше не осталось, я вытерла щеки и сказала:

– Я тоже приготовила тебе подарок, хотя не такой замечательный, как твой. – Я подняла крышку сундука, где лежало шесть книжечек, одетых в кожу, переплетенных красной нитью. Внутри были стихи неизвестной госпожи Науки. Я давно восхищалась ею и решила купить их для моих сестер-избранных с крохотной суммы, которую дедушка посылал мне на каждый день рождения. Я хотела, чтобы они могли забрать поэзию на прекрасном пергаменте с собой и вспоминали меня.

Я вложила одну из книжечек в руки Мириай. Длинными пальцами она перевернула страницы и с улыбкой посмотрела на первое стихотворение. Прочла его вслух, изгнав из голоса следы слез:

– Как мне запомнить тебя? Каплей вечного лета? Первым цветком весны? Искрой костра осеннего? Инеем темной зимы? Нет, не так, ведь исчезнут они, а ты – за морем, на краю земли – останешься жить в веках.

– Стихи, – снова проговорила я, – не так прекрасны, как твой подарок.

– Это не значит, что я буду ценить их меньше, – ответила она, осторожно закрывая книжечку. – Спасибо, Бри.

Только тогда мы поняли, во что превратилась наша комната: по ней словно прошел ураган.

– Давай помогу с вещами, – предложила я. – А ты можешь рассказать мне о покровителе, которого выбрала.

Я стала собирать нотные листы и складывать платья, а Мириай рассказывала мне о Патрисе Линвилле и его гастролирующем оркестре. Она получила предложения от трех покровителей, но заключить сделку решила именно с ним.

– Ты со своей музыкой увидишь мир, – восторженно заметила я, когда мы наконец закончили сборы.

Мириай закрыла кедровый сундук и вздохнула.

– Мне кажется, я еще не осознаю, что уже завтра получу плащ и покину Дом ради постоянных путешествий. Надеюсь только, что не ошиблась. Договор с Патрисом заключен на четыре года.

– Я уверена: это правильный выбор, – успокоила я ее. – Пиши мне обо всех местах, где побываешь.

– М-м-м. – Было ясно, что она нервничает.

– Твой отец будет тобой гордиться, Мир.

Я знала, что они очень близки. Мириай была его единственной дочерью и унаследовала его любовь к музыке. Она росла под его колыбельные песенки, звуки клавесина. Когда ей исполнилось десять, она попросилась в Магналию, и он без колебаний отправил ее учиться, несмотря на огромное расстояние.