Нора обняла ее.
– Ничего, детка… моя смелая девочка. Ничего. Тебе сейчас больно, дорогая?
– Нормально. Как на каникулах.
– На каникулах?
– Да, мамочка… – она слегка расстроилась, что Нора не помнит. – На горке.
– О да, конечно. На горке. Да. Какая я глупая. Глупенькая мамочка.
Нора ощутила в себе какое-то очень сильное чувство, оно накатило на нее разом. Какой-то страх, столь же реальный, как тот, что она испытала на полярной шхере, столкнувшись нос к носу с белым медведем.
Страх того, что она чувствует.
Любви.
Можешь есть в лучших ресторанах, испытывать любое чувственное удовольствие, петь на сцене в Сан-Паулу для двенадцати тысяч зрителей, которые будут отвечать громом аплодисментов, можешь путешествовать на край земли, иметь миллионы подписчиков в интернете, завоевать олимпийские медали, но это все не имеет смысла без любви.
И когда она подумала об осевой жизни, о том, в чем была ее главная проблема, делающая ее такой беззащитной, то поняла, что причина – в отсутствии любви. Даже брат не хотел ее присутствия в своей жизни. Не осталось никого, когда умер Вольт. Она никого не любила, и никто не любил ее. Она была пуста, ее жизнь была пуста: и она просто как-то шевелилась, имитируя некую человеческую нормальность, как мыслящий манекен отчаяния. Минимум необходимого, чтобы выжить.
И все же здесь, прямо в этом саду в Кембридже, под скучным серым небом она ощутила силу – ужасающую силу искренней заботы о ком-то и понимания, что кто-то искренне заботится о ней. Да, ее родители умерли и в этой жизни, но тут была Молли, был Эш, был Джо. Была сеть любви, смягчающая ее падение.
И все же в глубине души она чувствовала, что все это скоро закончится. Она почувствовала, что во всей этой идеальности было что-то неправильное. И это неправильное нельзя исправить, потому что недостатком была сама правда. Все было хорошо, и все же она этого не заслужила. Она начала смотреть фильм с середины. Взяла книгу из библиотеки, но, по правде, она Норе не принадлежала. Она наблюдала свою жизнь из окна. И поэтому ощутила себя мошенницей. Она желала, чтобы это была ее жизнь. Ее настоящая жизнь. Но это было не так, и она хотела забыть этот факт. Очень хотела.
– Мамочка, ты плачешь?
– Нет, Молли, нет. Все нормально. Мамочка не плачет.
– А похоже, что плачешь.
– Давай лучше тебя отмоем…
Позднее в тот же день Молли складывала пазлы с изображениями животных из джунглей, а Нора сидела на диване и гладила Платона – его тяжелая, теплая голова лежала у нее на коленях. Взгляд Норы уперся в узорный шахматный набор, который стоял на сундуке из красного дерева.
Мысль зрела в ее голове постепенно, и она отмахнулась от нее. Но потом та возникла снова.
И как только Эш вернулся домой, Нора сообщила ему, что хочет повидать старую подругу в Бедфорде и вернется через несколько часов.
Больше нет
Нора вошла в дом престарелых «Дубовый лист» и не успела даже подойти к регистратуре, как сразу увидела хрупкого старичка в очках – и узнала его. Он спорил с медсестрой, которая выглядела раздраженной. Она была похожа на тяжелый вздох в облике человека.