Эти слова ощущались как глоток живой воды, ведь она ждала их много лет. Но смогла сказать:
– Не переживай из-за этого.
– До встречи с Эваном я не принимал всерьез душевное здоровье. Я думал, что панические атаки – это чушь… Сама знаешь, «мысли материальны». «Соберись, сестренка». Но потом, когда они начались у Эвана, я понял, что это такое.
– Это были не просто панические атаки. Просто это казалось не тем… Если уж на то пошло, мне кажется, ты счастливей в этой жизни, чем в той, в которой ты, – она чуть не сказала мертв, – в группе.
Брат улыбнулся и взглянул на Эвана. Она сомневалась, что он ей поверил, но Норе пришлось принять это – ведь теперь она очень хорошо знала: какие-то истины было просто невозможно увидеть.
Трехколесный велосипед
Шли недели, и с Норой стало происходить что-то удивительное.
Она начала вспоминать моменты своей жизни, которые с ней никогда не случались.
Например, однажды кто-то, кого она не знала в осевой жизни, – подруга, с которой она общалась, пока училась и преподавала в университете, – позвонила и позвала на ланч. Когда на телефоне высветилось «Лара», она вспомнила имя «Лара Брайан» и представила себе ее полностью – даже каким-то образом знала, что ее мужа зовут Мо и у них есть малыш, Олдос. А потом они встретились и все подтвердилось.
Такие дежавю случались все чаще. Да, конечно, были и случайные ошибки – например, «забывание», что у Эша астма (которую он пытался контролировать бегом):
– И как давно она у тебя?
– С семи лет.
– О да, конечно. Я думала, ты говорил «экзема».
– Нора, с тобой все хорошо?
– Да. Хм, нормально. Просто я выпила вина с Ларой за ланчем и слегка выпала из контекста.
Но постепенно эти ошибки стали возникать реже. Словно с каждым днем по кусочкам складывалась мозаика, и с добавлением элементов становилось все легче понимать, как выглядит отсутствующая деталь.
В то время как в других жизнях она постоянно искала подсказки и чувствовала, что играет роль, в этой она все чаще обнаруживала, что чем больше она расслабляется, тем легче ей действовать.
Еще Нора очень любила проводить время с Молли. Ценила уютную анархию игры в ее спальне или нежное общение во время чтения книжки на ночь – какой-нибудь простой волшебной гениальной истории вроде «Тигра, который пришел выпить чаю»[108] – или возню в саду.
– Смотри, мамочка, – крикнула Молли, уезжая от нее на трехколесном велосипеде субботним утром. – Мамочка, смотри! Ты видишь?
– Очень хорошо, Молли. Отлично крутишь педали.
– Мама, смотри! Я еду!
– Давай, Молли!
Но потом переднее колесо велосипеда соскользнуло с газона и заехало в клумбу. Молли упала и сильно ударилась головой о камень. Нора бросилась, взяла ее на руки и осмотрела. Молли было явно больно: у нее появилась ссадина на лбу, кожа содрана, идет кровь, но девочка старалась не подавать виду, хотя подбородок дрожал.
– Все хорошо, – проговорила она медленно, звонким, как фарфор, голоском. – Все хорошо. Все хорошо. Все хорошо. Все хорошо.
Каждое «все хорошо» все ближе подводило к слезам, но потом вернулось к успокоению. Ведь благодаря ночным страхам из-за медведей она обрела стойкость, которой Нора не переставала восхищаться и вдохновляться. Этот человечек появился на свет от нее, был в каком-то смысле ее частью, и если у него есть выдержка, возможно, и у Норы тоже.