– Спасибо, – выдавила из себя тихо, – и… прости.

– А если тебе очень хочется меня отблагодарить, – он хитро подмигнул, – нарисуй мне картину.

Сергей прошелся по комнате, рассматривая коллекцию пейзажей города, висящую над диваном. Всего пять картин, я их нарисовала еще в студенческие годы. Знаменитые здания, центральная набережная, порт.

– Забирай любую, – поспешила ответить я, радуясь, что легко отделалась, – можешь даже все.

– Нет. – Он обернулся и внимательно посмотрел мне в глаза. – Я хочу твой портрет, в этом платье.

– Э… – Что делать? Придется соглашаться. – Хорошо, нарисую.

Я никогда себя не рисовала. Всегда считала невзрачной и жалкой. А вот портретов Павла у меня было много. Раньше они висели по всей комнате. После похорон, каждый раз натыкаясь взглядом на его изображение, я заливалась слезами и долго не могла успокоиться. Однажды Светлана собрала все портреты и унесла с собой, сказав, что так будет лучше. Для меня. Разозлившись, я села рисовать новые и… не смогла. Рука дрожала так сильно, что карандаш крошился и рвал бумагу, а текущие из глаз слезы размазывали рисунок.

Открытие «Ники» было назначено на шесть. Сергей прислал за мной машину. Сам он находился в «Нике» с утра, чтобы контролировать, так сказать, процесс. Я все больше и больше восхищалась им (втайне, конечно). Он совсем не мажор, как думала раньше. Мажор – это тот, кто живет на деньги родителей и не работает сам. Сергей же был страшным трудоголиком. Он не стыдился встать за барную стойку или подменить шеф-повара. Сам ездил на рыбные фермы и чайные плантации. Я была уверена, если будет нужно, возьмется за швабру и помоет пол в ресторане. Грязная работа его нисколечко не унижала. Он вел себя абсолютно одинаково, подписывая миллионные контракты или помогая официантам. Я начала понимать, что он имел в виду, когда говорил о чувстве собственного достоинства.

Иногда я заканчивала ужин одна, сидела, пила кофе и смотрела, как Сергей профессионально смешивает коктейли, успевая улыбаться посетителям, шутить с ними, обсуждать музыку, политику, погоду. Когда он оказывался за стойкой, со всего ресторана к нему слетались девушки, торопясь занять барные стулья. Видя его в их окружении, я странно себя чувствовала. Что-то царапало внутри. Ревность? Сожаление, что я не такая красивая и ухоженная? Непонимание, зачем ему я, если вокруг него вьется столько красавиц?

Но уходил из ресторана он всегда со мной.

На телефон пиликнуло сообщение – машина ждет у входа. Я последний раз посмотрела на себя в зеркало и удовлетворенно выдохнула. Платье было изумительно. Думаю, любая бы замарашка в нем выглядела королевой. Оно струилось по фигуре словно живое, мягко облегая грудь, бедра, ноги, опускалось до переплетенных кожаных сандалий на низкой танкетке. Ставшие вдруг блестящими и пышными волосы были свободно подвязаны золотым шнурком, похожий шнурок шел под грудью и по подолу. И все – больше никаких украшений.

Премию я потратила на косметический салон. Не думала, что прическа и макияж могут стоить больше зимнего пальто, на которое я откладывала. Оказывается, могут. Зато сейчас даже самый придирчивый взгляд не мог найти во мне изъянов.