Летчик торопил:

— Побыстрей, товарищи, побыстрей, светает…

Бондаренко и Бейсамбаев несли на носилках Алиева.

Рядом шли с одной стороны Млынский, с другой — Ирина Петровна.

Встретившись взглядом с Млынским, комиссар постарался улыбнуться.

— Ты не волнуйся, Иван Петрович, все передам кому следует… — Он приложил руку к левой стороне шинели, которой был до подбородка укрыт. — Все здесь, у сердца.

— За это я не волнуюсь, — хрипло сказал майор.

— Что? — не расслышал Алиев из-за рева моторов.

— Подождите! — приказал майор бойцам. — Поставьте-ка носилки здесь. А то не услышим там ни черта друг друга.

Носилки опустили на снег. Млынский встал рядом на одно колено. Молча стояли над комиссаром Бондаренко и Бейсамбаев, чуть в стороне — Ирина Петровна.

— Тревожно мне что-то, Петрович, — сказал Алиев. — А можно мне… остаться, пока вы вернетесь из этого квадрата? Ну хотя бы до следующего самолета? — Он посмотрел на Ирину Петровну, но она отрицательно покачала головой. — Нельзя… Приговор окончательный, обжалованию не подлежит… Тогда прощайте. — Алиев замолк, говорить ему больше не хотелось.

Млынский нагнулся, поцеловал комиссара.

— До твоего возвращения замещать тебя будет Юрченко…

Но Алиев ничего не ответил. Носилки подняли и понесли к самолету. Там их быстро подхватили и втащили в люк.

Мимо Млынского два автоматчика провели к самолету пленного подполковника Бютцова. Подполковник остановился, сказал, обращаясь к Млынскому:

— Я хочу поблагодарить вас, господин майор…

— Идите, Бютцов. Ваша судьба в ваших руках, — ответил по-немецки Млынский.

Пока немец влезал в самолет, из люка на землю спрыгнула Зина. Придерживая шапку, девушка крикнула стоявшим неподалеку Млынскому и Ирине Петровне:

— До свиданья! Я только довезу комиссара! Первым рейсом — назад! Ирина, отвечаешь мне тут! За всех!..

Один из летчиков, что-то крикнув, протянул ей руку, втащил в самолет. Винты взревели, подняв снежные вихри. Самолет покатился от леса на полосу.

Алиев, приподнявшись на локте, видел в иллюминаторе стоявших рядом Млынского и Ирину Петровну, которые все удалялись и удалялись, пока не исчезли в сумерках…

Колонна тяжелых немецких танков медленно двигалась по лесной дороге.

Зарывшись в снег метрах в пятидесяти от нее, наблюдали за движением колонны трое разведчиков в белых маскхалатах. В одном из них можно было узнать лейтенанта Горшкова. Он опустил бинокль.

— Копошатся фрицы, а чего копошатся, не разобрать… Что, хлопцы, пойдем поближе? — И, не дожидаясь согласия, он пополз через поле к рощице, заслонявшей вид на деревню, у которой велись какие-то работы. Вдали двигалась колонна крытых автомашин…

Следом за Горшковым поползли двое других разведчиков.

Ночью в шалаше при свете карманного фонарика Горшков докладывал Млынскому и Юрченко:

— Пленный показал, что неделя только, как из Франции прибыли. Действительно, одеты черт знает как: шинелишки легкие, эти ихние кепки… Немудрено, что у баб платки отнимают… И по-серьезному не укрепляются: так… окопчики да блиндажи. То ли транзитом здесь, то ли сразу наступать собираются…