Мужчина лишь усмехнулся, ощерив желтые зубы.

— Ваша сестра, эта «достойная женщина», шурин, пырнула меня вот сюда, — он указал на свой бок, скрытый дублетом, — пырнула стилетом, словно какого-то кабана. А все потому, что я хотел взять свое, исполнить супружеский долг, как верный супруг, но она, расставив перед Шерманом ноги, меня к себе даже не подпустила. — И процедил, подавшись вперед: — Хотите сказать, так поступает достойная женщина и жена? Церковь одобряет такое?

Брат Освин молча сглотнул, пытаясь найти верный ответ, и произнес лишь одно:

— Господь рассудит каждого, господин Айфорд. И каждому воздаст по делам…

— Тогда пусть горит в геенне огненной, чертова шлюха.

И Аделия, скорчившись на постели, закричала истошным ором, словно действительно опаленная этим огнем. Вслед за криком, сотрясшим, казалось, весь дом, за дверью раздались шаги, и в комнату вошли двое: мужчина и старая женщина.

Бевин, а это была она, деловито прошла к постели роженицы и опустила на край постели корзину со склянками и какими-то травами. В воздухе пряно запахло мелиссой и мятой…

Аделия в тот же момент вцепилась ей в руку, и старуха, грозно сведя брови на переносице, приказала не терпящим возражения голосом:

— Выйдите все и немедленно. Я желаю остаться с роженицей наедине!

Айфорд фыркнул, не спеша подниматься на ноги, но старуха, одарив его пристальным взглядом, уперла руки в бока.

— Все, господин, без исключений, — сказала она. — Уверена, вам не захочется видеть то, что вскоре произойдет!

Нехотя, но тот поднялся на ноги и вслед за Лэмбом и Коллумом проследовал за порог.

Глэнис, прикрывая за мужчинами дверь, слышала, как хозяин произнес недоверчивым тоном:

— Кто ты такой? Я где-то видел тебя. — И женщина знала, что обращался он к Коллуму Шерману.

Вопрос Айфорда не удивил Шермана: он был уверен, что мужчина вспомнит его, точно так же, как он… вспомнил всё, стоя на пороге жизни и смерти в лесной хижине. Жизнь вытекала из него вместе с кровью, а он, зная, что надо сделать, не мог даже пошевелиться: воспоминания лавиной нахлынули на него, яркие, разнообразные, буквально придавили к земле. Он, кажется, даже дышать перестал, словно действительно умер… Лежал, перебирая образ за образом, воспоминание за воспоминанием, и пустота в голове, прежде угнетавшая его своей глубиной, вдруг наполнилась до отказа… Даже виски заломило.

Питер Харрел осознал, кто он есть, вынырнул из собственной головы, но с ужасом понял, что сил пошевелиться у него уже не осталось. Все как тогда на дороге, с отцом: боль в правом боку (тогда, правда, был арбалетный болт, теперь — тонкий стилет), страстная жажда подняться, схватиться за меч и ответить убийце выпадом в грудь, а вместо этого полное онемение и бессилие. Осознание, что это… возможный конец…

В этот самый момент он и услышал слова:

— Ради меня, — шептала Аделия плача. — Ради меня… Лоры… ради всех людей в этом лесу. — Она всхлипнула и заговорила решительней: — Ты ведь помнишь, да, почему Бевин избрала тебя? Ты станешь лучшим хранителем, сказала она. Ты сможешь помочь многим людям… Ты… ты просто не можешь уйти, когда в тебе так нуждаются.