– Я не хочу.

Но Шелли не собиралась уступать.

– А ну ешь! – закричала она. – Все, до самого дна, Кэти!

Кэти держалась из последних сил. Но, как обычно, не смогла устоять против стальной воли Шелли.

Никки не видела Кэти с места, где пряталась в траве, но слышала, как та отказывалась съесть соль и как мать с Шейном кричали на нее.

– Давай, ешь эту чертову соль! Что, весь день тут с тобой стоять?

Потом до Никки донесся другой звук: Кэти отплевывалась, пытаясь проглатывать соль. Мать и Шейн стояли над ней до тех пор, пока она не доела все до крупицы.

– До конца, давай!

После этого Шелли дала Кэти какие-то таблетки и сказала их тоже съесть. Дальше они заперли дверь и ушли.

Никто не замечал, что в маленьком красном доме на ферме Монахон-Лэндинг происходит что-то странное. Позднее люди говорили, что у них были кое-какие подозрения, но за исключением жалобы одного из соседей, который сообщил властям, что владельцы фермы не смотрят за своими лошадьми, никаких заявлений не поступало. Даже после того, как дети в школьном автобусе видели женщину, бегавшую голой по двору. Шелли с ее ложью насчет замыкания в джакузи быстро погасила все слухи.

Никто не слышал, как Кэти кричала, когда ее избивали или окунали головой в ведро.

Никто не заметил участков размокшей земли там, где валялись в грязи Шейн и Никки.

Ни один человек.

Тем не менее в доме нарастало предчувствие беды. Оно было тяжелым, словно свинцовый фартук, который стоматолог надевает пациенту, чтобы сделать рентген. Никки и Шейн, уже подростки, обсуждали это, когда убегали покурить в лес за домом. Они сплотились как никогда из-за того, что Шелли с ними творила.

И из-за того, что она творила с Кэти.

Дело было плохо.

– Ей надо бежать, – говорил Шейн.

– Она не сможет, – отвечала Никки.

И это была правда.

Кэти с трудом дышала даже в сидячем положении. Не могла стоять без опоры. Глаза у нее стали мутными, кожу исчертили распухшие красные следы от побоев, перемежавшиеся синяками. Каждая такая отметина напоминала об очередном разе, когда Кэти вывела Шелли из себя. Шелли сказала Сэми, что им надо отвести Кэти из насосной в дом, чтобы та приняла душ или ванну.

– Это ей поможет, – настаивала она.

Сэми обрадовалась, что Кэти попадет внутрь. В доме работало отопление. В тепле Кэти станет лучше, она была уверена. Кэти провела взаперти в насосной несколько недель, может, даже месяцев. Впоследствии Сэми не могла точно сказать, сколько продолжались истязания, которые придумывала ее мать. Но она могла разозлиться на кого угодно – под прицелом были все члены семьи, и все постоянно находились в напряжении.

– Хорошо, мама.

Кэти стонала при каждом шаге, когда они вели ее через лужайку в дом и потом через гостиную в ванную, прилегавшую к родительской спальне. Все ее тело пестрело синяками, а кожа висела складками из-за потери веса. С момента переезда к Нотекам она потеряла больше пятидесяти килограммов. Теперь, когда она так исхудала, Шелли уже не говорила, как «роскошно» выглядит ее подруга.

Шелли вела себя так, будто душ – это огромное поощрение с ее стороны. Собственно, так оно и было. Кэти не пользовалась ванной в доме уже несколько месяцев. Гигиенические процедуры для нее ограничивались струей отбеливателя из бутылки и поливанием из шланга.