— Слышь, дядя Гарюша, пшел бы отсюда! — отмахнулся ребенок от стражника. — А то сейчас так втащу, что бабка моя откурит! Пшел вон отсюда!

Стражник потащил ребенка, и тут малой перекинул его через себя и как даст ногами по морде!

— Еще раз подойдешь все крылья вырву и папа не поможет! — орал ребенок, а из штанины, грозно подергиваясь, виднелся маленький хвостик. — Да звоните в колокол! Звоните папе! Кто-нибудь! Позвоните в колокол!

Огонь подбирался все ближе к дрожащей Софе, она плакала, кричала, звала Антония, но он не слышал ее, и никого не слышал, пока в его голове не раздался голос.

— Не послушал ты меня, святой, — горестно вздохнул кто-то у Антония в голове, а святой заморгал. — Слушай меня, Антоний. Слушай и внимай. Выбирая между прогнившим миром и сладкими мгновениями счастья, ты всегда выбирал долг. И я возвращал тебя. Может, сейчас что-то должно измениться? Господь всегда давал вам выбор и дает его сейчас. Что ты выберешь, сын мой?

— Антоний! — закричала Софа, и святой впервые ее услышал. Он видел, как к поджатым ногам ведьмы подбирался огонь. Решение, которое принял Антоний, далось ему очень нелегко. Он бросил быстрый взгляд на Софу и круто развернувшись направился прочь от костра.

Пройдя с десяток шагов, Антоний обернулся, мельком взглянув на плачущую и зовущую его Софу, на драку возле костра, где у старой бабки было явное преимущество, содрал с себя рясу и крест. Он медлил лишь мгновение глядя на атрибуты инквизиции, и понимая, что мир в действительности прогнил настолько, что одного святого мало, для того, чтобы исправить его. Орден будет прогнивать с каждым разом все больше. И раз за разом он будет терять ту, что дороже долга. Свою любимую, свою родную, свою ведьму. Антоний покачав головой сбросил рясу с крестом в грязь, а сам разбежался и, набрав скорость, запрыгнул на костер, обняв свою ведьму.

— Антоний, мне страшно, — тихо прошептала Софа, прижимаясь к нему, когда Антоний пытался отвязать веревки, что связывали руки ведьме. — Мне очень страшно…

— Тише, тише, любимая, — шептал святой, пытаясь разорвать веревки, но ничего не получалось. Он понимал, что даже если он и отвяжет ее, то живыми они не выйдут с площади. Инквизиторов собралось слишком много, — Я с тобой… Я здесь… Все хорошо… Если умрем, то вместе…

В последних словах, Антоний не сомневался, понимая, что где-то он просчитался снова. И Господь, наверняка, воскресит его снова, чтобы он сделал правильный выбор…

— Я люблю тебя… — прошептала Софа, роняя слезы, видя, как Антоний морщится от боли костра, что безжалостно лизал ему ноги. И дрожащим голосом повторила снова. — Слышишь, очень люблю… Всегда любила… Всегда-всегда…

— Я тоже люблю тебя, — сквозь боль, стиснув зубы произнес Антоний, крепче прижимая к себе ведьму, стараясь хоть ненадолго загородить ее собой от уничтожающего пламени.

Сквозь боль и улюлюканье толпы до влюбленных донесся смех старого Мораиса. Старик смеялся, глядя на пару, а по небу разнесся раскат грома. Сквозь серые облака полил ледяной дождь.

— А я говорил, что у меня ломили кости, — произнес старый Мораис, лукаво прищуриваясь на святого и ведьму, — Стрый Мораис всегда предсказывал погоду.